— Но разве оборванец не заслуживает хоть какой-то пощады? Вийон прав, все люди равны, и бедняк не хуже богача!
— Так-то оно так, только в жизни совсем по-другому, — возразил Анри. — Знаешь Пьера Ферме, школяра из Сорбонны? Его тут тоже недавно загребли за участие в драке… Там и драки-то никакой не было, так, ерунда — просто стражники мимо проходили, а денег ни у кого не оказалось, чтобы их выпивкой угостить… Ну, арестовали этого Пьера. Как узнали, что у него в карманах ветер гуляет, так сразу вцепились, чуть не навесили на него ещё какую-то кражу. Еле выкрутился… Везде так, Жан-Мишель, мир так устроен! И ничего с этим не поделаешь. Люди не равны между собой — и никогда не станут равны! Разве только перед смертью… Потому ведь Вийон и писал «Завещания», а не что-нибудь другое. Пусть он и пересмешничал в них всю дорогу — неважно… Когда ты прощаешься и уходишь на тот свет, в шутку или всерьёз, тебе уже не надо ни врать, ни пресмыкаться, ты свободен как ветер… Другое дело, на кой она нужна, такая свобода? Смерть всех уравняет и так, а от мёртвых никакого толку нет…
Некоторое время они шли молча. Жан-Мишель хмуро глядел себе под ноги. Наконец Анри сказал:
— Да будет тебе, отгони свою меланхолию прочь — что с неё толку? Я вот, пока слушал этого тюремщика, понял, что мне так нравится в Вийоне: он умел посмеяться — и над другими, и над собой! Это ведь самое трудное — смеяться над собой! А он смеялся, даже когда ждал казни. Другие бы принялись лить слёзы да жалеть себя… Мне понравился у него этот катрен, написанный в ожидании виселицы.
— Это где он размышляет, как его повесят на верёвке длиной в туаз[31], и его col узнает, сколько весит cul[32]? — улыбнулся Жан-Мишель. — Да, помню.
— Вот это стихи, это я понимаю! «Né de Paris emprès Ponthoise…»[33] — я так хохотал, когда читал! Ты бывал в Понтуазе?
— Нет.
— Поверь мне, Жан-Мишель, Понтуаз — самый дрянной из всех парижских пригородов. Редкостная дыра… Вийон хорошо пошутил! Это как если бы король сказал, что живёт во дворце близ Двора Чудес, где нищих и всякого сброда — как вшей у этих самых нищих! Сочинить такое перед виселицей не каждый сможет! А как здорово Вийон написал про «трёх маленьких сироток», которым негде зимовать! Помнишь?
— Что, и тут тоже подвох?! Я думал, он действительно имел в виду каких-то несчастных детей.
— Да уж, детишки что надо! Лоран, Госсуэн и Марсо! Это три самых скупердяйских ростовщика Парижа! Марсо в своё время едва не разорил моего папашу. Бедные сиротки, ха-ха!
