Поэтому от строк Вийона, посвящённых женщинам, Жана-Мишеля всегда немного коробило: да, ему нравилось представлять себе женскую красоту и молодость, но совсем не нравилось думать о том, что женщины порочны, или о том, что однажды красавицы превратятся в старух и потеряют всё, потому что красота была их единственным сокровищем… Жан-Мишель любил наблюдать за людьми, подмечать характерные черты в их поведении и манерах, и на старух тоже смотрел — их яркие, гротесковые лица чем-то напоминали театральные маски. Они были очень разными, добрыми и злыми, благообразными и уродливыми, — и все, даже в этом возрасте, оставались женщинами, возможно, в прошлом красавицами, для кого-то — единственными и прекрасными… А где теперь их красота, где прошлогодний снег?..
Впрочем, Жану-Мишелю всегда был очевиден ход времени. Он не относился к людям, которые не ощущают медленных перемен, происходящих с течением дней, и безмерно удивляются, вдруг обнаружив, что уже повзрослели или состарились. Жана-Мишеля куда больше волновал вопрос, что хотел сказать Вийон, приводя в пример время в своих стихах? Что он презирает женщин — или, напротив, сочувствует им, прекрасно понимая, что время причиняет им куда больше боли, чем мужчинам? Или же Вийон считал женщин сосудами порока и ничем больше? У Вийона ведь была ещё и «Ballade de la Belle Heaulmière aux filles de joie»[14]. Ловите молодость, красотки, время проходит, а ни одна уродливая старуха не вызывает любви. Старуха никому не нужна и бесполезна, словно стёртая монета. «Как прошлогодний снег», — мысленно прибавил Жан-Мишель, а потом вспомнил, как однажды поделился этими мыслями с Анри. Тот насмешливо ответил:
— А тебе не приходило в голову, что Вийон ничего не хотел этим сказать? Вот просто ничего? Он писал о том, что видел, вот и всё! Брось ты эту привычку искать во всём потаённые смыслы! Она годится только для каких-нибудь римлян или греков, от которых и так голова набекрень! А Вийон — нормальный человек!
Жан-Мишель без приключений добрался до предместья Сен-Мартен и нашёл нужный дом. Только дверь оказалась заперта, и на стук никто не отвечал. Соседи сказали, что мадам Дюран уехала в Париж за покупками и скоро должна вернуться. Значит, надо было ждать… Жан-Мишель обречённо вздохнул — у него оставалось не так уж много времени, чтобы возвратиться в Париж до заката.
От нечего делать Жан-Мишель принялся рассматривать пейзаж. Его взгляд беззаботно скользил с крыши на крышу, с холма на холм, пока не приметил вдали, на севере, большую округлую возвышенность, над которой кружились вороны. Вокруг неё была пустота — ни домов, ни даже деревьев, а на её вершине стояло огромное сооружение, странное и зловещее, похожее на развалины квадратного трёхэтажного дома — стены без крыши, с неестественно большими, зияющими пустотой оконными проёмами. Впрочем, не все проёмы были пусты — в некоторых что-то висело… Через мгновение Жан-Мишель сообразил, что смотрит на Монфокон, самую большую виселицу Парижа. Он прекрасно помнил балладу Вийона о повешенных, и сейчас она отозвалась в его памяти.
