– Будешь бежать – смотри под ноги. Иногда сюда доползают улитки, можно поскользнуться.
И он рванул вперед. Оливио побежал следом, и очень скоро перестал мерзнуть, хотя поначалу, когда он вышел на стену, у него зуб на зуб не попадал.
Улитки действительно попадались, и один раз он все-таки на них наступил, нога поехала в сторону, но паладин не упал, быстро выровнял движение и после того стал внимательнее смотреть под ноги. Робертино на улиток не наступил ни разу.
Обежав весь замок по стенам, друзья снова поднялись на галерею и потом в верхние комнаты. Растираясь в мыльне мокрым холодным полотенцем, Оливио спросил:
– Я понимаю, это не очень-то вежливо спрашивать… но почему тебя отправили в паладины? Или ты сам захотел?
Прежде чем ответить, Робертино опрокинул на себя большой ковш холодной воды, потом набросил на голову полотенце и старательно вытер волосы. И только потом сказал:
– Сам же знаешь – во многих семьях младших сыновей или внуков отправляют в паладины или в монастырь. Хотя… это не про нашу семью. Отец в состоянии нас всех обеспечить наследством, и дело не в этом. Моя матушка в юности была послушницей в монастыре Девы. Полные обеты принести не успела, но готовилась… а потом на каком-то празднике храмовом увидела отца. И влюбились они друг в друга без памяти, прямо как в старинных балладах. Настоятельница отпустила ее, но с условием, что взамен кто-то из ее детей должен будет посвятить жизнь Деве. Так что кому-то из нас все равно пришлось бы – с такими обетами не шутят. Когда выяснилось, что моряком мне не быть, отец мне напомнил об этом мамином обещании и спросил, не хочу ли я уйти в паладины вместо Хайме. Поначалу-то отец с мамой именно его, как самого младшего, хотели во исполнение обета Деве посвятить. Я подумал…. И согласился. Как-то жалко было Хайме – он тогда был совсем мелким и много болел, мы все думали, что вырастет слабым и болезненным. А если так, то останется ему только в монастырь, а не в паладины. Такой жизни я ему бы не хотел, так что решил материн обет исполнить сам. Она уж много раз говорила, что жалеет о том, что не осталась монахиней, и что кому-то из нас за ее обеты придется отдуваться… но… я думаю – зря. Тогда бы ведь и нас никого не было. Ни Хосе, ни Марио, ни меня и Хайме с Алисией… И Доминико с Леа тоже.
Оливио кивнул, ничего не говоря. Да и что тут скажешь.
Они оделись в еще с вечера принесенные слугами кестальские кафтаны, удобные, приталенные, с широкими полами до колен, из мягкого сукна. Робертино привычно подогнал его под свой размер шнуровкой на боках, а в плечах кафтан отлично сел. Видимо, отцовский принесли, а вот Оливио подобрали что-то явно из гардероба братца Марио – тот по фигуре был похож, такой же стройный, высокий и тонкокостный. Покрутив шеей в непривычном воротнике-стойке, Оливио сказал:
