И если он представлял свое будущее, то видел себя сидящим за пыльным, закапанным чернилами столом. Утих мировой пожар.
Теперь зима — и тишина, и снег,
И смерть. Земля седая…
Сам он относился к тем редким счастливцам, которые не брались за оружие ни на той, ни на другой стороне и лишь писали заметки, юморески, вели хронику событий за неделю в редакции какого-нибудь иллюстрированного издания, стоящего «вне политики».
А когда у него выдавалось свободное время, да и настроение было подходящим, он писал любовные стихи, подбирая замысловатые рифмы.
Что же касалось будущего страны, венгров в этой бесконечной, все затягивавшейся драке, то он повторял, как приговор судьбы, строки Ади:
Хоть медведь, хоть волк нас съест, —
Все равно съедят нас всех.
И все же его призвали, и он попал под приводной ремень мельничного колеса войны.
Но лишь на десять месяцев.
Он дезертировал. В хаосе отступления венгерской армии он пробирался через области Баранья и Шомодь домой на телеге. И только однажды, в одну из темных дождливых ночей, его охватили страх и неуверенность: «А что же будет потом, когда наступит мир? Найдется ли место и для меня, нужен ли я буду кому-нибудь в этом новом мире?»
Да, он бежал на телеге, в кармане у него лежало поддельное командировочное предписание, в котором говорилось, что он направляется по делам службы: перевозит радиостанцию. Промокший, промерзший до костей, он, едва не заблудившись в глуши шомодьских холмов, попросился переночевать в дом на одиноко стоявшем хуторке, хозяином которого оказался болгарин-огородник, немногословный, скрытный, но очень добрый человек.
— Вы дезертир? — задал он вопрос как бы между прочим, пока кормил лошадей.
— Что вы!.. Почему вы так думаете?
— А потому, что вы не умеете обращаться с лошадьми, вот почему…
Вот и все.
Ни сам Бицо, ни болгарин больше об этом не говорили. Болгарин пригласил Андраша ужинать. Он нарезал хлеба, выловил из громадной глиняной посудины маринованный перец, поставил жареную свинину, а потом как человек, сделавший все, что положено сделать для путешественника, забрался в угол и, прислонившись к печке, уселся на сплетенную из ивовых прутьев и покрытую циновкой лежанку.
Тут что-то щелкнуло, потом еще и еще раз, и через какое-то время послышался шум и треск.
— Ого! — воскликнул Бицо, повернувшись вместе со стулом. — Да у вас и радио есть?
— Есть. На батареях работает, — кивнул болгарин, показав на допотопный, похожий на ящик аппарат, который поблескивал своим одиноким зеленым кошачьим глазом.
