— Уж если нас занесло волнами в чужую страну, так не может быть никакой надежды на то, что мы сможем долго прожить. Нам тоже хочется и жить и умереть вместе с вами, но придется расстаться здесь. Ведь кто знает, какое великое горе придется нам испытать, если мы еще больше рассердим этих людей. А если мы положимся на их волю, то, кто знает, может быть, жизнь наша будет сохранена. Только давайте вместо Синдзо оставим здесь Коити: ведь Коити годами старше его.
Сказав так, они сердечно распрощались. /16/ Затем жестами показали [русским], что теперь готовы идти куда угодно, и, сложив руки ладонями вместе, стали молиться. Гнев на лице русского начальника смягчился, и, обращаясь к двум оставшимся [японцам], он что-то сказал, [сложив пальцы так], что ноготь большого пальца плотно прижался к концу указательного. По его виду и без слов можно было понять, что ничего плохого они нашим не сделают. Тогда на душе у них стало как-то спокойнее. Впоследствии [им] сказали, что троих [японцев] повели к пристани, двоих же оставили в качестве заложников [с остальными], Коити и Исокити вошли в хижину. Однако и там они все время и так, и сяк думали о судьбе [уведенный троих], а также о тех, кто остался на берегу. Тем временем стало смеркаться, [им] снова принесли рыбу и суп, приготовленные так же, как днем. Когда [они] поели, пришел какой-то старик и сказал: "Тамбако, тамбако, тамбако", [они] кивнули ему головой в ответ, и он вскоре принес им табак и что-то вроде пестика. Построгав [пестик] и смешав [стружки] с табаком, старик протянул им его вместе с деревянной трубкой. Пестик был из вишневого дерева. Табак очень крепкий и курить его невозможно, если не примешать стружек. [наши] двое достали трубки, которые имели при себе, и стали курить этот табак. В это время снаружи донесся звук шагов и в помещение вошли два или три десятка человек. Вид у них был очень страшный: головы лохматые, на лицах синие полосы, из ноздрей и из-под нижней губы растут рога. Исокити очень перепугался. Он решил: "Наверное, [те] трое все-таки убиты, и теперь нас заберут на корм этим дьяволам".
/17/ Потом он рассвирепел и подумал: "Эх, если бы [у меня] был хоть один ножик, я не дал бы себя так просто сожрать, а сначала хоть одного бы зарезал, а потом уж и смерть принял. Но с голыми руками ничего не поделаешь". Поэтому он только сжался весь и в душе молил богиню храма Дайдзингу защитить его. Но вот все собравшиеся сюда один за другим ушли. Оказалось, что это женщины, местные островитянки, которые пришли, чтобы подивиться на потерпевших кораблекрушение. Двое [моряков] мало-помалу пришли в себя и сидели, тяжело вздыхая. Тут к ним опять подошел прежний старик, принес кожаную одежду и знаками показал, чтобы они ложились спать. [моряки] взяли одежду и, не раздеваясь, накрылись ею и улеглись. Они так утомились за все долгие месяцы, что [сразу же] крепко заснули, позабыв обо всем.
