— Ну, не буду, не буду! — утирая слёзы, повторяла Дуня. Она сбегала в лавочку, купила Валиных любимых пряников и баночку варенья. Приготовив чай, принялась угощать дочку, а сама всё смотрела на неё, повторяя:
— Вон ты какая большая!.. И вся в отца!
Валя засмеялась:
— Ты точно первый раз увидела меня, мама!
— Пожалуй, что и так!..
С этого дня Евдокия Ивановна стала особенно заботиться о девочке. Она теперь часто говорила с ней об отце.
— Один в Сибири живёт. Нелегко ему там! Вот мы подкопим к весне денег и поедем к нему. Хочешь, дочка?
Валя давно мечтала о встрече с отцом. Они старались откладывать каждую копейку. Алексей Алексеевич знал об этом и всегда охотно передавал своей помощнице маленькие заказы:
— Вот покрась этот двухэтажный пароход. Его покроешь белилами, а трубу сделай чёрную с красной полосой…
Старый живописец и его юная ученица работали прилежно. В часы отдыха Кончиков набивал трубку крепким табаком и ложился в своё любимое кресло-качалку. Валя придвигала маленькую скамеечку поближе к окну, раскрывала книгу, и для неё начинались самые счастливые часы. Алексей Алексеевич познакомил её с произведениями Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Диккенса. За эти вечерние часы он также показал девочке четыре правила арифметики и научил её писать.
Но. после нового года Алексей Алексеевич почему-то перестал интересоваться книгами. Он почти каждый раз приносил кучу газет и говорил:
— Нет, ты почитай, что они пишут! Как осмелели-то! Так прямо и говорят: «Страна и народ истощены войной. Поля некому засевать. Всех здоровых, сильных работников взяли на фронт. В деревнях одни бабы остались…» Это они верно пишут, только понять я не могу, отчего это газетчики так расхрабрились. Как ты думаешь, малярка?
Не дожидаясь её ответа, старик задумчиво продолжал:
— Перед революцией 1905 года газетчики тоже смело писали…
Трубка старого живописца дымила, как паровоз, а он то замолкал, глубоко задумавшись, то снова начинал говорить. Вале очень хотелось спросить: «Неужели революция может быть второй раз?» — но она знала: когда дядя Алёша думает вот так вслух, — прерывать его нельзя.
— Такие дела-то, девочка!.. По-моему, семнадцатый год не пройдёт для нашего царя гладко!.. В воздухе чем-то пахнет. Помяни моё слово, — пахнет!..
Словно опомнившись, что сказал лишнее, старик с ожесточением принялся выводить буквы.
— А ты что сидишь, раскрыв рот? Опять мне краски не приготовлены!
Валя хотела сказать, — как же она могла растирать краски, если читала газету? Но она промолчала, видя, как взволновался её учитель.
