- Как мне быть? Мне знаком труд, а наука так неповоротлива. Я хорошо знаю, что... мольба несется вскачь, а свет рычит. Как это просто и как удушающе; обойдутся без меня. У меня есть мой долг; разделавшись с ним, я буду горд, подобно многим.
Моя жизнь изношена. Будем паясничать, повесничать, о сжальтесь! Будем жить, забавляясь, отдаваясь чудовищным любовным мечтам, фантастическим вселенным, и будем оплакивать и оспаривать земные облики, уличных фокусников, нищих, художников, бандитов - священников! На больничной койке я так ясно вспомнил запах ладана: страха священных ароматов, исповеди, мучений...
Я вспомнил детство, гнусное воспитание. А что еще?.. презреть мои двадцать лет, когда другие вступают в этот возраст...
Нет! Нет! теперь я восстаю против смерти! При моей гордости это дело легкое: мое расставание с миром не заставит меня долго страдать. В последнюю минуту я буду нападать направо, налево... я...
- Ах! - милая, бедная душа, не ускользнула бы от нас вечность!
VIII. Утро
"Утро" построено по контрапункту к "Вспышке зарницы" и ведет от горечи поражений, от неудачи ясновидения (поэт изъясняется не лучше последнего нищего с его бесконечным повторением обычных молитв "Здравствуй, Дева Мария, благодати исполненная..." и "Отче наш...") к уверенности, что кончается сообщение об аде (эти слова дают повод считать, что Рембо полагал завершить главкой "Утро" всю книгу. См.: OSB, р. 476), и к развернутой оптимистической, социалистической утопии в последних абзацах.
Такое завершение придало бы всему произведению характер апофеоза и социалистической утопии, но ослабило бы связь книги с опытом 1872-1873 гг., с реальной исповедью Рембо, который с таким трудом пробивался "сквозь ад".
Видимо, поэтому Рембо должен был приписать еще одну главку, резюмирующую разные мысли, встречающиеся в книге.
Другие переводы - Н. Яковлевой и Н. Стрижевской.
Неизданный перевод Н. Яковлевой:
"Разве не было у меня однажды милой, героической, баснословной юности, достойной быть занесенной на золотые таблицы! Какому греху, какой ошибке обязан я своей расслабленностью? Вы, которые утверждаете, что звери рыдают, что больные впадают в отчаяние, что мертвые не могут мечтать, попытайтесь объяснить мне мое падение и мою дремотность. А я? Я могу сказать не больше, чем нищий, гнусавящий Pater и Ave Maria. _Я разучился говорить_!
Все же сегодня, мне кажется, я покончил с моим адом. Да, это был ад: древний ад, двери которого открыл Сын человеческий.
