Я пошла с ними. Не знаю почему. Так было нужно. Все, что с нами происходит, предначертано свыше. Они оказались хорошими людьми. Мне, по крайней мере, так виделось. Лира Торн и Филлип, оба врачи. Жили в нашем городе до прорыва метов, потом бежали в резервацию, работали в полевом госпитале, а оттуда перебрались к границе. Их машину унесло с дороги на минное поле. Они выжили, а ребенка убило на месте. С тех пор Лира ни с кем не разговаривает, никого не лечит. Как детский плач или голоса услышит, у нее истерика начинается. Муж от нее не отходит. Она и со мной не заговорила, только Дану протянула со слезами на глазах, а когда ее муж хотел нам вещи ее дочери отдать, закричала, чтоб убирались к черту. Истошно закричала. Страшно. Я малышку схватила и побежала к нашему лагерю, а она все выла и выла в темноте жутким голосом.
На следующий день они вдвоем пришли к нам и принесли вещи для Даны. Пеленки, одежду, игрушки. Я благодарила ее, а она никого, кроме Даны, не видела. Смотрела на нее застывшим взглядом и улыбалась. Потом все время приходила и издалека наблюдала за нами. Моментами становилось страшно от этого пристального внимания, но я ее понимала…точнее, я никогда бы не хотела ее понимать, но я могла только представить себе, что означает потерять ребенка. Фил был более разговорчивым. Он приносил мне хлеб и тушенку. Потом я уже поняла, что ему платили едой за лекарства. А он отдавал мне. Да и плевать я хотела, каким образом они доставали пайки — главное, что я перестала голодать, и молока прибывало все больше. В такой ситуации думаешь только о себе. Может быть, это неправильно, но кто меня осудит? Мне было всего лишь девятнадцать, и я оказалась совершенно одна с грудным ребенком посреди самой жуткой войны для человечества.
Несмотря на то, что теперь у нас были детские теплые вещи, моя девочка все равно заболела. У нее поднялся жар, а у нас не осталось ни одного лекарства, да и какие лекарства я могу дать трехмесячной малышке? Я пыталась растирать ее спиртом, который мне давали сердобольные беженцы, но и тот скоро закончился. Я пыталась идти сама в город и искать аптеки, привязав к себе Дану платком, но после зачистки там остались только полностью сгоревшие здания и пепел. Я возвращалась ни с чем и рыдала от отчаяния. Ей становилось хуже. Она так кашляла, что у меня сердце сжималось каждый раз от этих приступов. Кто-то из женщин сказал, что это воспаление легких, и нам нужны антибиотики, иначе моя дочь умрет.
