. Бродил по улицам. Полинявшие флаги, полинявшие слова.
— Товарищ, убирайтесь!
На Выборгской стороне обругали «буржуем», на Невском — «большевиком».
В трамвае какой-то старичок сказал:
— Все от жидов, их убить надо…
Все одобрили.
Другой сказал:
— От буржуев.
Тоже одобрили. Озлоблены все друг против друга, за что и почему — кто разберет? Каждый ищет своей пользы. Неужели Россия, которая, — прежде скованная, темная, — давала миру пример любви и самопожертвования, от жажды минутного наслаждения, от партийных склок, игры честолюбий — явит всем новый, зверский лик?
Третьего дня, когда получились страшные вести с фронта, казалось мне, — теперь поймут все, опомнятся. Россия больна, Россия при смерти.
— Надоели эти мне все телеграммы, — пропищала какая-то барышня студенту.
В кафе «Ампир» музыка, смех… Пришел «сознательный» пролетарий, выкурил сигару за три рубля. Зарабатывает теперь хорошо: свобода.
Неужели любовь к нашей родине, к революции, наконец, ко всему человечеству, которому Россия несет освобождение плоти и воскресение духа, не спаяет обезумевших людей? Оценить что-либо вполне можно, лишь потеряв его. Девять лет я тосковал о России. На Западе я понял ее значение и духовную мощь. Вот уж со всех сторон льется кровь. Немцы надвигаются. Весь мир смотрит — неужели Россия была лжепророком, неужели дух примирения и любви столь же быстро вылинял нам красные флажки? А у нас, русских, еще один страшный вопрос:
— Неужели отдадим родину на раздел и поругание? Да не будет! Праздники кончились, всю чашу горечи нам надо ныне испить. Но не погибнет Россия.
Но родимой земли не разделит
На потеху себе супостат
[10].
Марсель. Чистый четверг. Сухим жаром дышит мистраль[11]. Люди всех мастей, всех пород. По белому слепящему шоссе шагают наши солдаты. На них пришли поглядеть все — очередная «новинка». Завтра позабудут. Так глядели на сомалийцев, на берберов, на аннамитов. Какая-то дама кидает завялые розы, кто-то тоненьким голоском кричит:
— Vive le Tzar!
Солдаты молодцевато все шагают и шагают. Союзники довольны:
— Высокие… oh се sont des gaillards[12].
— Как маршируют… выправка-то…
Час спустя я сижу в маленьком кафе у лагеря. Там уже толпятся всякими правдами и неправдами утекшие солдаты:
— Хорошо живут эти самые хранцузы… и на кой ляд им воевать…
— А и нас сюда приволокли… мужиков у них мало…
— Ты не очень… сказано, исполняй… потому долг…
Родные! Милые! Вот вы вновь предо мной во всей темноте своей. Ею вы и бедны, и богаты. Вы храбро деретесь, без задора, но и без страха идете на смерть. «Потому — долг». Но за что — вы не ведаете еще. Вот французский пастух из Пиренеев — и тот бубнит что-то об «интересах Франции в Сирии», а вы не разгадали еще, что боретесь за свое, за общее, за Русь.
