— И приняли меня в батальон смерти, и волосы сняли, и потом прихожу за чаем, а мне говорят: «Ты не солдат, потому [нет] медицинского свидетельства», и вскипело, и здесь я, господин прапорщик, по-военному уже — дневальному в морду, и теперь приехала в Петроград, прямо к Керенскому…
— Но Керенский занят…
— Так я и не к нему, а к барыне, к Керенской, в кашевары можем определиться, за кухарку пойду… Потому домой не могу — волосы обстригла, меня брат все равно убьет…
В Выборгском квартале с виду тихо. Предлагают записаться в дружины, раздают винтовки. Вспоминаю я, как Герцен[30] всю жизнь жалел, что в июньские дни не взял винтовки у старого рабочего и не пошел на баррикаду. Неужели и нас не минует эта чаша? Я знаю, если здесь начнется бой, не будем думать, кто прав, кто виновен. Придется взять тогда вот эту винтовку, и хоть корниловские думы мне ближе и понятнее бреда выборгского большевика — я знаю, я остаюсь здесь, по эту сторону…
В трамвае какой-то пожилой господин говорит:
— Корнилов — порядок будет… Советы разгонит… всем жидам головы отрубит…
Из другого утла раздается голос злобный рабочего:
— Вот скоро мы с вами расправимся… кишку пустим…
Оба они сходят на одной остановке и пропадают в темноте. Мне страшно, что там в ночи, быть может, сейчас они откроют бой, которого ждем мы все каждое мгновенье.
У Г. встречаюсь с двумя грузинами — офицерами «Дикой дивизии». Они сейчас едут «туда». Едут убеждать своих соплеменников не начинать междоусобной войны. Едут, может быть, на смерть. Керенский и Савинков предупреждали их — опасность велика. Но они бодры, они говорят о священных правах гостя, о благородных традициях, и все это так непохоже на происходящее кругом. Хочется тоже верить, но трудно с ними проститься…
А в кафе «Ампир» оркестр играет танго, ни одного свободного столика. Веселятся. Какой-то солдат-авиатор подходит ко мне:
— Вы Жорж?
— Нет.
— Так кто вы?.. Словом, у вас есть кокаин?..
Поздно ночью еду в Смольный. Завывая дико, по пустырю пролетает броневик… В коридорах бродят, сидят, спят солдаты. На всех лицах смятенье. Из комнаты, над которой две надписи — «Классная дама» и «Фракция большевиков», выходит некий молодой человек с точеной бородкой и держит речь. Его никто не слушает, но он все так же точно и методически глагольствует. Доносится:
— Мы давно говорили… заговор подготовлял Бьюкенен[31], Савинков и Милюков…
И долго еще бубнил что-то о «международном заговоре капитала», а потом, будто сразу заметив пустоту вокруг, скрывается в покои классной дамы. Проходят два тщедушных меньшевика и ведут беседу на стратегические темы:
