Мари никак не может привыкнуть к вкусу вина. Она застыла в созерцании стакана -- в газированной воде поднимаются пузырьки, они медленно раздуваются, потом лопаются.
-- Вам нравится в Мартиге? -- спрашивает Мари.
-- Да, очень. Это моя первая работа. Я был рад, что меня направили в Прованс. Я родом из Тулона и люблю солнце.
-- Ваши родители живут в Тулоне?
-- Отец да. Мне было восемь лет, когда умерла моя мама.
У Мари растроганный вид, какой бывает у всех женщин, когда мужчина вспоминает свою умершую мать. "Комплекс Иокасты", -- думает Ксавье.
Допив сок, дети вернулись к своим занятиям: Жан-Жак уткнулся в книгу, Симона продолжает осмотр полок. Ив разглядывает рисунок на ковре и водит мизинцем по его завиткам.
Молчание обступает Мари и Ксавье. Оно их возвращает к тому, от чего им так хотелось уйти, -- к обоюдному узнаванию.
Мари рада, что на ней тельняшка и брюки. Как бы ей было неловко сидеть в кресле, выставив напоказ голые колени!
Они избегают смотреть друг на друга. Пытаются ускользнуть от всего, что удаляет их от детей и сближает между собой.
Мари боится себя. Не виски бросает ее в жар и не желание, подавленное в тот вечер, когда Луи заснул. За ней, как и за каждой миловидной женщиной, ухаживало немало мужчин, но эти ухаживания не вызывали в ней ничего, кроме скуки и желания посмеяться. Ей никогда не приходилось защищаться от себя самой. Раздираемая хлопотами по хозяйству и заботой о детях, она не заводила романов. Теперь перед ней открывалась неведомая земля, страна зыбучих песков, которые ее мягко засасывали и делали всякое сопротивление тщетным.
Как и люстра, что оставляет неосвещенными дальние уголки этой набитой книгами комнаты, молчание что-то и проясняет в их отношениях, и затемняет. Ксавье тоже не понимает охватившего его волнения. Он смотрит на Мари, на ее острую мордочку и печальные глаза. Он не испытывает той страсти, какую возбуждали в нем многие девушки; просто ему хочется, чтобы она была рядом, чтобы он мог взять ее на руки, нежно баюкать и отогнать от нее все напасти. Нужно прервать молчание.
-- Мартиг очень интересный город. Дело не только в живописных каналах, что связывают три общины, из которых он сложился, и не в знаменитом трехцветном знамени, а в том, что он постепенно становится микрокосмосом современного мира. За сорок лет население Мартига увеличилось вчетверо. А ведь его долго обгоняли другие города. Во второй половине XIX века Мартиг растерял свыше трех тысяч жителей. Он стал просто большой деревней, пять-шесть тысяч душ -- и все. А население его старшего соседа, Марселя, за это же самое время умножилось в пять раз. Мартигу, с его холмами и заливом, так, казалось, и вековать в полном забвенье -- заштатная рыбацкая деревушка, которая славилась разве что живописными домиками, черепичные кровли и охровые фасады которых отражались на глади каналов, нежным вкусом преследуемой тартанами [Тартана -- одномачтовое судно] кефали или свежепросоленной икры лобана и еще, пожалуй, своими спорщиками и местным фольклором. Городок дремал как кот на солнышке. Знаете ли вы, что за 1930 год в городе состоялось всего пять разводов? И вот здесь обнаружили нефть. Сегодня Мартиг -- четвертый по величине город в департаменте. Он обскакал Салон, Обань, Шаторенар, Ла-Сьоту, Тараскон! Двадцать пять тысяч жителей -в четыре раза больше, чем прежде, -- и это всего за какие-то сорок лет. Ближайшие соседи -- Берр и Пор-де-Бук -- выросли так же быстро. Просто поразительно, правда?
