В такой среде провел Александр годы своего детства, и уже рано душу мальчика должны были занимать сказания о востоке, о тихой золотой реке и источнике солнца, о золотой виноградной лозе с кистями изумрудного винограда и о лугах Нисы, где родился Дионис; затем он подрос и услыхал о победах при Марафоне и Саламине, о священных храмах и гробницах, разрытых и оскверненных персидским царем с его состоявшим из рабов войском, о том, как тогда и его предок, Александр первый, должен был дать персам воду и землю и последовать за ними с войском против эллинов, как теперь Македония пойдет на Азию и отомстит за предков. Когда однажды в Пеллу прибыли послы из персидской столицы, он заботливо расспрашивал их о войсках и народах их царства, о законах и обычаях, об организации и жизни этих народов, и персы удивлялись мальчику. [57]
Не менее важным обстоятельством было и то, что учителем юного царевича был Аристотель, - величайший мыслитель древности (345-344 гг.). Когда у него родился сын, Филипп просил его об этом, и Аристотель будто бы отвечал: "Меня радует не то, что он родился, но то, что он родился в твое время; выращенный и воспитанный тобой, он будет достоин нас и не посрамит положения, которое впоследствии будет его наследием". [58] Тот, который завоевал мир для мысли, воспитал того, кто должен был завоевать его мечом; ему подобает слава внушения страстному мальчику зародышей и шири мысли, мыслей о величии, научивших его презирать наслаждение и бежать от сладострастия, [59] облагородивших его страсти и придавших его силе меру и глубину. Александр всю свою жизнь сохранил самое сердечное уважение к своему учителю; своему отцу он обязан только жизнью, говорил он, своему учителю тем, что он живет достойно.
Среди таких влияний сложился его гений и характер; полный жажды дела и любви к славе, он скорбел о победах своего отца, которые не оставят ему больше никакого дела. Образцом его был Ахилл, происхождением от которого он любил хвалиться и которому ему суждено было уподобиться своей славой и своими страданиями. Как Ахилл любил своего Патрокла, так он любил друга своей юности, Гефестиона; и если он считал своего предка счастливым тем, что Гомер передал потомству память о его делах, то героические сказания восточных и западных народов не уставали украшать имя Александра чудесным ореолом человеческого и сверхчеловеческого величия. Он любил более мать, чем отца; от нее он наследовал энтузиазм и ту глубокую живость чувства,
