За этими вводными предложениями следует поразительное утверждение, что "уже первый день истории разделил народы Запада и Востока для вечной вражды и вечного же стремления к примирению". В этот процесс включена и деятельность "юного героя". А завершается введение следующим заявлением: "Все ту же борьбу неустанно повторяют столетия за столетиями; все тот же страх гонит народы Азии на Запад, все то же стремление направляет страны Запада к Святому Гробу, к сокровищам Голконды, к исчезнувшему золоту Алтая; во всеоружии силы и хитрости, дикости и образования, веры и знания, массы и мысли подходят к барьеру все новые и новые народы, и лишь пределы их силы отличают их. Уже гнездится Азия в сердце Европы, уже Европа взламывает ворота глубинной Азии, - и кто может угадать будущее? Но однажды если будет решена последняя развязанная с Запада и Востока борьба, тогда снова наступит начальный покой и молчание, и история устремится по новому пути".
Разумеется, Дройзен сам не выдержал в дальнейшем своем повествовании чрезмерный пафос этого введения. Тем не менее вся работа в целом послужила апофеозу Александра, что навлекло на Дройзена справедливое нарекание в отсутствии критики и почти заставило забыть, что эта книга возникла в результате самой обстоятельной работы с источниками. Когда сорок лет спустя, в 1877 г., Дройзен издал своего "Александра" вторым изданием, этот труд выглядел существенно иначе. Преувеличение было снято, общая историческая рефлексия, которая в первом издании развертывалась с безмерной полнотой, отступила теперь на задний план. Более справедлив был Дройзен теперь и в оценке противодействий и самих противников Александра. Вводный гимн был зачеркнут, вместо него книга открывалась во втором издании кратким, но ставшим знаменитым высказыванием: "Имя Александра означает конец одной всемирной эпохи и начало новой".
Как это ни парадоксально, но надо заметить, что уже с самого начала Дройзену больше было дела до этой новой эпохи, нежели до Александра, который как будто дал ей лишь начальный толчок. [13] Тем самым мы подходим к дройзеновскому определению эллинизма. Уже в начале 30-х годов XIX в. Дройзен был занят проблемами птолемеевского Египта, и уже в 1830 г. в письме к Гейдеманну он выражал намерение написать историю времени после Александра (Hellenika meta tous peri А1ехапс1гоп), [14] другими словами, историю того времени, когда, по-видимому, птолеме-евский Египет должен был занять господствующее положение. Мотив, побуждавший его к этому, обнаруживается уже в одном из тезисов к докторской диссертации, которую он защитил в 1831 г.
