— Спекуляция иностранной валютой, — вмешался какой-то тип, который вот уже несколько минут стоял в дверях купе, раздумывая, где бы ему сесть — рядом с корзиной или рядом с верзилой, — это болезнь нашей экономики. И единственное от нее лекарство — это восстановление смертной казни для спекулянтов. Я бы с ними не цацкался. Вышка и конфискация всего имущества. Тогда бы до них дошло.
Юзеф не мог читать и отдал газету офицеру, но и тот не особенно рвался прочесть речь товарища Секретаря и положил газету к себе на колени. А тип, что стоял в дверях, уселся рядом с ним.
— Наш уважаемый капитан, должно быть, в свою часть торопится, — сказал он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я не верю, что дело дойдет до мобилизации, но нам надо быть начеку. Один раз уже немцам удалось застичь нас врасплох, теперь ту же немецкую тактику применил Израиль, и ему тоже удалось. Но в третий раз этот номер у них не пройдет. Нам надо быть бдительными и пуще всего опасаться ихней пятой колонны. Вы, полагаю, со мной согласны? — и он положил руку на колено того, что сидел в углу напротив и все время был прикрыт газетой, но тот и теперь даже не пошевельнулся.
Тогда рука нашла приют на колене верзилы, который спросил:
— Что это за номер такой, пятый?
— Это пошло от фашистской Фаланги генерала Франко, — объяснил офицер.
— А-а, — сказал верзила и потянулся к Марылиной коробке за новой порцией конфет.
Въехали в туннель, в купе стало темно и слышно было, как Марыля дала по рукам верзиле, который ошибся и вместо коробки полез в другое место. Кончился туннель, пришел контролер, проверил билеты и сказал кому-то, кто стоял в коридоре, что свободное место в купе только одно.
Между верзилой и Юзефом обосновался толстяк с огромным животом, длинными усами и потной лысиной.
— Просто верить не хочется, — сказал он, — до чего недоброжелательна — чтобы не сказать: дурно воспитана — наша нынешняя молодежь. Я ведь вас спрашивал, — и тут он обратился к верзиле, — не найдется ли здесь свободное местечко, а вы даже не соизволили ответить.
— Да когда тут положено сидеть троим, — ответил верзила, — а нас было четверо, вы — пятый.
— Не пятый, — ответил толстяк, — а четвертый.
(Вероятно, он не заметил маленького Юзека, который прикорнул у окна.)
— Да какая разница, — не соглашался верзила, — вы за двоих сойдете.
— Какое нахальство! Просто в голове не укладывается! — возмутился толстяк.
— Какое там начальство?! Рабочий класс — прошу любить и жаловать!
