— Сестрица! — шепотом позвал один из новых больных. — Что здесь за народ в арестантской? Коммунисты есть?
Во тьме Антонина перекрестилась. Слово показалось ей таким же страшным, как «безбожник».
Где-то ухнула пушка. В отдалении грянул разрыв.
— Граната, — сказал Чабуев. — Дивизионное, трехдюймовое. — Он был артиллеристом из огневого взвода.
Неподалеку ударил пулемет тремя короткими очередями.
— По кирпичной стене и по булыжнику, похоже, хлещет. Из броневиков, должно быть, — шепотом проговорил Надеждин. — Сам-то ты кто? Коммунист?
— Кандидат еще. Зовут Иван Бугров. Костромич. В Юрьевце был, у тещи, угодил вот, на беду, сюда. Главное, брать меня не хотели, вижу, военфельдшер-то вроде из бывших, я и вверни ему тихонько «ваше благородие». Мигом принял. Вот она куда заводит, угодливость-то, чуешь?
— А с тобой кто, остальные двое?
— Эти из пароходной команды. Как смекнули, что это за госпиталь, задумали сбежать. Офицеры изловили.
Часовой в коридоре услышал голос Бугрова. Грянул винтовочный выстрел.
— Смерти захотели, зашевелились? Получай, сволота красная!
Пуля пробила стенку каюты, прошла на палец от головы Антонины, оставила аккуратную дырочку в стенке. Через эту ровную дырочку ворвался розовый утренний луч. Второй часовой тоже щелкнул затвором, но с мостика прозвучало повелительно:
— Отставить стрельбу на борту! Чего попусту палить, когда город уже наш. Броневики по улицам за красными гоняются.
Перестрелка отдалялась, откатывалась к окраинам. Стреляли и на другом, левом берегу. Антонина помнила, что там находится поселок Тверицы. Рядом железнодорожная станция Урочь. Оттуда слышались гудки паровозов, винтовочные выстрелы и пулеметные очереди.
В каюте стали видны все предметы — золотые лучи тянулись из каждой щели. Сделалось душно, время шло к полудню.
Голос капитана, что утром велел прекратить стрельбу на борту, провозгласил с мостика:
— Внимание, часовые! Пленных к берегу ведут, сюда, под откос, Приготовиться! Сейчас, верно, и за нашими придут.
— Эх, сестрица, — с сожалением проговорил костромич Бугров. — Даже ножки от кровати оторвать не успел, все ж накостылял бы напоследок какому-нибудь благородию… Ну, ребята, чтобы под «Интернационал» у стенки, слышь? Недолго им царствовать, а нас народ не забудет, помянет…
Дверь отлетела в сторону. Крик из коридора: «Выходи!»
Шаров поднялся и шагнул было к выходу, но Бугров спокойно остановил его:
— Постой, постой, не больно спеши! Негоже больных на произвол бросать, парень! Их тут моментом штыками к койкам… Бери лежачих, клади на одеяла, берись за концы. Пошли, ребята, и… без паники!
