— Владимир Иванович, вы мне лучше двойку поставьте, — мрачно сказал Костя.
— Уже поставил.
— Правда? — с надеждой спросил Костя.
— Правда. А ты чего радуешься?
— Не знаю, — вздохнул Костя. — У меня характер такой. Если меня прощают, мне всегда обидно.
— Хорошо, — сказал Владимир Иванович. — Я тебя прощать никогда не буду.
Дверь класса приоткрылась, и в щели показалась голова Дутова:
— Извините, Владимир Иванович, — умоляющим голосом произнесла голова.
Владимир Иванович махнул рукой, и голова, сделав страшные глаза, исчезла.
— А про литературу я нарочно… — сказал повеселевший Костя. — Я сам не знаю, нравится она мне или нет. Я книжки люблю читать.
— Про шпионов, — уточнил Владимир Иванович.
— Откуда вы знаете?! Вам Милка Орловская сказала! — возмутился Костя.
— Нет, не Орловская. Ты лучше объясни, что это за северное сияние.
— А я и сам не знаю, — сказал Костя. — Мне папа писал, что оно очень красивое. А раз папе нравится, мне бы тоже понравилось. А раз я знаю, что понравилось бы, то это все равно, что уже нравится. Вот я и сказал. Верно, Владимир Иванович?
Учитель кивнул, и Костя вдруг подумал, что с Владимиром Ивановичем все-таки дружить лучше, чем ссориться. И еще Костя понял, что Владимир Иванович не рассердится, если его спросить о чем хочешь. А если можно спросить, то молчать будет кто угодно, только не Костя.
— Владимир Иванович, а правда, что есть планета, на которой люди сделаны из керосина?
— Возможно, — согласился Владимир Иванович.
— А из кефира люди бывают?
— Видишь ли… — Владимир Иванович задумался. — Как бы тебе объяснить?.. Допустим так: в лесу родилась елочка…
— Что? — Костя вытаращил глаза. — Какая елочка?
— Спасибо, я уже пообедал, — вежливо сказал Владимир Иванович и, подхватив папку, вышел из класса.
Костя немножко постоял с открытым ртом, потом выбежал в коридор. Владимир Иванович был уже далеко, почти у самой учительской, возле которой его поджидал Дутов, чтобы еще раз извиниться.
В воскресенье мне здорово хотелось спать. У меня всегда так: если не нужно, просыпаюсь хоть в пять часов, а если нужно, никак не встать.
Зинаида разбудила меня в семь часов. Я сказал «сейчас», на минуточку закрыл глаза и сразу открыл. Но за это время прошло пятнадцать минут. Потом я еще немного поспал сидя, когда надевал ботинки. Потом — в ванной. Я открыл кран, чтобы Зинаида думала, что я умываюсь, и поспал еще минут десять.
— Какой ты счастливый! — сказала Зинаида. — Поедешь на лыжах. А мне нужно зубрить эту проклятую математику.
