— Конечно, — сказал я. — Если не нравится… так чего же?..
— Это тем более интересно. — Елизавета Максимовна говорила, будто по радио: очень ясно, каждую буковку было слышно. — Ну, а если вам не понравится старший вожатый?
Я не понимал, чего она хочет. Да хоть тридцать раз старший. Если не нравится, значит, не нравится. Если бы я один… Ведь все против Дутова. А когда все против — это же случайно не бывает. Значит, сам виноват.
Я сказал:
— Ну и пускай старший. Если плохой… Только мы ведь их не выбираем. Мы звеньевых выбираем.
— Достаточно, Шмель, — сказала Елизавета Максимовна. — Мы еще к этому вернемся.
— Итак, ребята, — Елизавета Максимовна поднялась с места. — У нас было три кандидатуры: Никифорова, Летицкий, Дутов. Давайте голосовать. Кто за Никифорову?
Все подняли руки.
— Кто за Летицкого?
Опять все подняли руки.
— Кто за Дутова?
Никто даже не шевельнулся.
— Кто против Дутова?
Все подняли руки как один. Даже Дутов.
— Ну что же, — сказала Елизавета Максимовна и взглянула на меня. — Давайте на сегодня закончим. Я подумаю, кто может быть третьим звеньевым. И вы подумайте. В следующий раз обсудим. До свиданья.
Елизавета Максимовна повернулась и торопливо пошла к двери. По дороге она еще раз взглянула на меня. И опять как-то странно, будто я не человек, а какое-нибудь растение. Тропическое.
Ребята бросились к выходу. Всем уже надоело сидеть в классе. А я еще немножко посидел. Мне хотелось понять, почему Елизавета Максимовна все спрашивала про вожатых. Но я так и не догадался. Собрал свои тетради в портфель и вышел.
Когда я проходил мимо пионерской комнаты, мне показа лось, что там кто-то поет. Тонким таким голосом. Пропоет несколько слов, замолчит, опять запоет. Я открыл дверь и заглянул.
За столом, положив голову на руки, сидела Лина Львовна. Она не пела. Это мне из-за двери показалось, что пела. Она плакала. У нее даже слезы текли.
Я смотрел на нее и не знал, что сказать. Мне всегда жалко, если плачут взрослые.
А она заметила меня и сказала:
— Иди, Костя… пожалуйста… Зайди после… — И она снова заплакала.
Я закрыл дверь и выбежал на улицу.
Во дворе были почти все ребята. Они по дороге вспомнили, что когда выбирали Летицкого, то даже забыли спросить, какого Летицкого — Мишку или Алика?
— Да все равно, они ведь близнецы, — сказал я. — Пусть будут звеньевыми по очереди. Никто и не заметит.
— Ты, Шмель, можешь не острить, — сказал Мишка Летицкий.
— Извини, Алик, больше не буду, — нарочно ответил я.
