Борька направился к двери.
А я подошел к Дутову.
Я протянул руку. Дутов с размаху ударил меня по голове. И тут на него бросились все ребята. Оказалось, что Дутов вовсе уж не такой большой. Его облепили со всех сторон, и никак нельзя было просунуть руку, чтобы его стукнуть. Я хотел дотянуться до гимнастерки, чтобы ее разорвать, но ничего не получилось. Получилась куча-мала, а Дутов был где-то внутри. На конец мы засунули его под парту и не выпускали оттуда, хотя он щипал нас за ноги.
— Идет! — крикнул Борька. Все разбежались по местам.
Открылась дверь, и на пороге показалась Елизавета Максимовна. Она была одна.
Дутов ворочался под партой; он никак не мог вылезти — его затиснули между перекладинами.
— Что ты там делаешь, Дутов?
Дутов только пыхтел. Наконец он выбрался и, весь красный, с расстегнутым воротом, уселся на скамейку.
— В чем дело, Дутов?
— Пых… — сказал Дутов. — Пых… Искал… промокашку…
Мы захохотали так, что с потолка даже мел посыпался.
— Сидите тише и не превращайте собрание в забаву, — сказала Елизавета Максимовна. — А ты, Дутов?.. Нечего сказать, хорош звеньевой.
— Я не буду… пых… звеньевым…
— Почему не будешь?
Дутов уставился в парту и запыхтел еще сильнее.
— Что здесь произошло? Староста!
Встала Вика Данилова.
— Ничего, Елизавета Максимовна. Мы сидели и ждали.
— Таланов?
Встал Борька.
— Ничего, Елизавета Максимовна. Мы просто… сидели.
— Дутов?
Встал Дутов. Он краснел и пыхтел. И… молчал.
— Я жду, Дутов.
Дутов прямо завертелся на месте, так ему хотелось сказать. Ведь если он не скажет, то получится, что он непослушный. А если он плохо учится да еще и непослушный, так его вообще из школы выгонят.
— Пых… — сказал Дутов. — Промокашка… Упала… Я больше не буду, Елизавета Максимовна.
— Что не будешь?
— Пых… — сказал Дутов. — Вот… промокашка…
— Садись, — сказала Елизавета Максимовна.
Дутов сел и стал вытирать лицо рукавом.
— Может быть, у кого-нибудь все же хватит мужества сказать, что случилось? — спросила Елизавета Максимовна. — Или вы пионеры только по названию?
Когда она начала говорить про мужество, я не вытерпел.
— Елизавета Максимовна, — сказал я.
— Помолчи, Шмель. Я уже устала от твоих глупостей.
— А вы послушайте. Может, и не глупости.
— Что-то не верится, — сказала Елизавета Максимовна. — Ну, говори.
— Я и говорю. Ничего не случилось. Просто мы не хотим выбирать Дутова звеньевым.
— Почему?
— Потому… не знаю… Он нам не нравится.
— Это интересно, — медленно проговорила Елизавета Максимовна. — Это что-то новое, Шмель. Я не знаю, сам ты это придумал или… Впрочем, это неважно. — Елизавета Максимовна села за стол, помолчала. Затем она взглянула на меня и даже улыбнулась. Чуть-чуть. Так, будто ее дернули ниточками за губы и сразу отпустили. — Ну, а если, например, вам не понравится вожатый? Вы тоже будете против?
