, Рембрандту — накладывать или, вернее, находить свои светотени. В прекрасную летнюю погоду жители, глядя на голубую дыру в сотни футов над их головами, должно быть, сомневаются, лето ли на дворе. Но в этот день дыра была не голубой, а серой. Железной крышкой наваливались сверху тяжелые тучи. Казалось, бутылка закрыта пробкой.
В тот вечер все население городка собралось в церкви — строгого вида церкви тринадцатого века, где в зимние сумерки, когда тьма, борясь со светом, уже одолевала его, никакое острое зрение не помогло бы разобрать слова в молитвеннике. Свечи согласно обычаю погасили в начале проповеди, и люди, зажатые словно черепичины на крыше, различали проповедника, стоявшего в отдалении на некотором возвышении, так же плохо, как он их. Видеть его они не могли, но слышали хорошо. Древняя пословица гласит: «Капуцины гнусавят только в хоре». Именно таким, как у этого монаха, голосом — проникновенным и звучным — изрекаются самые ужасные божественные истины. Их изрекал в этот день проповедник. Он вещал об аде. Все в этой суровой церкви, куда медленно, волнами, с каждой минутой сгущаясь, наплывала ночь, придавало проповеди значительность. Статуи святых, по случаю поста прикрытые материей, походили на таинственные белые призраки, неподвижно стоящие вдоль белых стен, и таким же призраком казался сам проповедник, чей неясный силуэт колебался на фоне белого столба, к которому была прислонена кафедра. Призрак, проповедующий о призраках. И этот громовый голос, столь очевидный в своей реальности и в то же время как бы никому не принадлежащий, представлялся голосом Господа… От этого захватывало дух, все слушали с таким вниманием, в такой полной тишине, что, когда проповедник умолкал, чтобы передохнуть, становилось слышно, как снаружи журчат родники, которые просачивались во многих местах вдоль линии гор в этой полной вздохов стране, налагая на печальное движение теней еще и печаль журчащих вод.
Несомненно, красноречие человека, который проповедовал в этот час в церкви, зависело и от обстановки, но кто знает, что такое само красноречие? Все слушали, склонив голову на грудь, обратив свой слух к голосу, подобно грому звучавшему под взволнованными сводами. Только двое не опустили голов, а, наоборот, подняли их слегка, прилагая невероятные усилия, дабы различить затерянный во мраке силуэт проповедника. Это были две женщины — мать и дочь, — пригласившие проповедника вечером разделить с ними трапезу; им очень хотелось увидеть своего будущего гостя. В те времена, если кто помнит, во всех приходах Франции на пост всегда читали проповедь пришлые монахи из какого-нибудь отдаленного монастыря. Народ, который все переименовывает на свой лад, будучи, сам не догадываясь об этом, истинным поэтом, звал таких странствующих монахов «ласточками поста». И когда одна из таких ласточек спускалась в каком-нибудь городе или селении, ей устраивали гнездо в одном из лучших домов. Богатые благочестивые семьи любили оказывать им гостеприимство, и в провинции, где жизнь столь однообразна, каждый год с нетерпением ожидали проповедника, приносившего с собой очарование неизвестности и аромат далеких стран, который так любят вдыхать одинокие люди. Наверно, самые невероятные обольщения, о которых может поведать история страстей, удавались путешественникам, всего лишь проходившим мимо, и именно в этом была их сила. Суровый капуцин, вещавший об аде с воодушевлением, напоминавшим о великолепном Бридене
