Восторг вчерашнего дня развеялся как дым, приступ горной лихорадки прошел, уступив место крепко запомнившемуся мне чувству страха. Такое бывало в прошлом многократно, когда я попадал в облака. Человек становится совершенно беспомощным, если не может узнать каждый дюйм, пройденный им по пути наверх. Но в те дни я был молод, полон сил и подготовлен к восхождениям. Теперь же, городской житель предпенсионного возраста, один на горе, на которой никогда не бывал раньше, я испугался.
Я уселся под большим валуном, прикрывшим меня от проплывающих облаков, перекусил остатками сандвичей, приготовленных в харчевне, и стал дожидаться хорошей погоды. Иногда я вставал и прыгал на месте, размахивая руками, чтобы согреться. Холод пронизывал до костей. Оставалось лишь надеяться, что с наступлением темноты температура воздуха упадет и облака неминуемо рассеются. При полной луне небо по ночам зачастую освобождалось от облаков. И действительно, ближе к вечеру похолодало. В южном направлении, откуда накатывалось белое марево, я уже различал предметы на расстоянии десяти футов. Ниже туман оставался густым, как молоко. Я ждал. На юге видимость увеличилась до двенадцати, пятнадцати, двадцати футов. Облако трансформировалось в полупрозрачный пар, исчезающий на глазах. Вот показался силуэт горы, еще не вершина, но могучий выступ, охватывающий ее с юга, а еще выше засинело небо.
Я взглянул на часы. Без четверти шесть. На Монте Верите спустилась ночь.
Снова появился туман, закрыл увиденную мной полоску чистого неба, затем рассеялся, показались звезды. Я вышел из-под валуна. Вновь мне предстояло принять решение. Подниматься к вершине или возвращаться в деревню. Вверх путь был открыт. Я видел склон горы, описанный мне Виктором. Я даже мог различить уступ, по которому мне следовало пройти двенадцать часов назад. До восхода луны оставалось два-три часа, и при ее свете я мог добраться до обители. Я посмотрел на восток, где лежала дорога вниз. Ее скрывала облачная стена. Спуск при видимости не более трех метров привел бы к тому, что я вновь заблудился бы, а то и свалился в пропасть.
Я решил идти наверх, к вершине Монте Верите, и передать предназначенные Анне письма.
Теперь, когда облака остались подо мной, настроение у меня улучшилось. Я внимательно просмотрел грубую схему, набросанную Виктором, и двинулся к южному склону. Я проголодался и мог лишь сожалеть о сандвичах, съеденных днем. Из еды у меня осталась лишь горбушка хлеба. И пачка сигарет. Пусть вредные для здоровья, они помогали заглушить голод.
