— Как это ни удивительно, но всё хорошо. У неё нет ни отравления от угарного газа, ни чего-либо более серьёзного, — отвечал крупный мужчина средних лет, показав какой-то жест своему напарнику, стоящему у капота машины «скорой помощи». — Конечно, для профилактики я советую поехать с нами в больницу, но большинство отказывается. Вы сами себе хозяева.
— Хорошо, мы тоже откажемся. Спасибо большое, — уверенно произнесла моя мама, Надежда, и повернулась ко мне, поцеловав в лоб. — Теперь всё будет хорошо.
Мама обняла меня, закрыв мне лицо, но я всё же нашла лазейку и подглядела: от красивого некогда с виду двухэтажного частного дома ничего не осталось. Несмотря на усилия двух пожарных бригад, огонь плохо поддавался и совершенно не желал уходить просто так. Его голодные языки и открытые искрящиеся пасти с громким шумом уничтожали оставшееся, словно хотели не оставить даже и следа, чего было бы невозможно.
Я поймала себя на мысли, что не верила в происходящее. Как же быстро можно всё уничтожить. Будто кто-то посторонний дунул на зажёгшуюся спичку — и та моментом погасла, не имея сил сопротивляться.
Может, порой и на нас кто-то дует?
Затем я увидела то, что заставило моё сердце сжаться вновь. От моего дома вдруг в сторону леса выбежал человек и скорее скрылся, набрав невероятную скорость, словно за ним сам Дьявол гнался. Он был тёмный, как ночь, и незаметный, как вор. И никто его не увидел.
— Они сказали, что нужно время для выяснения причины пожара, — подошёл к нам с мамой — она меня тут же отпустила — одного со мной роста мужчина уже с сединой в черных волосах. — Сразу сказать не могут. И ещё… ничего не уцелело.
— Ничего страшного, — улыбнулась моя мама. — У нас есть храбрая дочурка, которая спасла всё самое ценное и необходимое, в том числе и рюкзак.
И мама глянула на рюкзак, который держала в свободной руке, а после открыто рассмеялась.
— Ну, что ты смеёшься? — заметно сдерживая улыбку, махнул на жену рукой отец, Петр Данилович. — Она неправильно поступила! Должна была сразу же бежать, а она…
У моей мамы очень заразительный смех. Она могла ляпнуть что-то глупое или совершенно несмешное и смеяться. Ты смотришь на неё и мысленно крутишь пальцем у виска, но всё-таки не сдерживаешься и начинаешь слегка улыбаться, а потом и вовсе в открытую хохотать. Я всегда сдавалась раньше папы, а потом уже и он не сдерживался.
Однако стоило моему быстрому взгляду снова упасть на дом, как тело пробрала дрожь и стало резко холодно. Я сильнее сжалась в байке и молча забрала у мамы рюкзак, повесив себе на плечо. Его груз напомнил мне, что всего лишь несколько минут назад я находилась внутри горевшего дома. Это было глупо: бежать в свою комнату и спасать вещи. Глупее я ничего не делала. Можно ли оправдать мою глупость? Наверное, как-нибудь можно, да только бессмысленно, всё равно побегу за вещами, потому что есть вещи, терять которые равносильно одиночеству или и того хуже. И ничего нельзя поделать — эмоциональная связь самая крепкая.
