«Как же перебраться? — подумал я с тревогой, озираясь вокруг. — Огонь, наверное, уже занял всю дорогу». Спотыкаясь, побежал берегом, чтобы найти удобное место для переправы. Вскоре увидел дерево, когда-то вывороченное непогодой. Оно лежало поперек речки. Сучья, как лапы огромного чудовища, торчали над водой. Взобравшись на дерево и цепляясь за сучья, я пополз к противоположному берегу. Дерево было настолько велико, что вершина его упала на березу, стоявшую на другом берегу, да так и застряла. Я дополз до березы и по ней спустился на землю. А на том берегу огонь уже хозяйничал вовсю. Казалось, он пожирал все на своем пути.
Деревья шумно вспыхивали, языки пламени метались то на одном, то на другом и, словно идя в разведку, уже махали красными платками на подступах к речке.
Страшен лесной пожар!
Миновав заросший травой лужок и выбравшись на откос, я побежал по направлению к Лиственнику. Так называлась большая пустошь, сплошь усеянная пнями. Когда-то здесь рос лиственничный лес. Потом вырубили эти редкие деревья, построили из них волостное правление, местный помещик справил себе двухэтажный дом. Теперь на этом месте сиротливо торчали одни пеньки.
Я остановился и, переведя дыхание, услышал в стороне знакомый колокол.
Уже смеркалось, когда я вернулся с коровами домой. А ночью пошел дождь, тихий, но спорый.
Потом рассказывали: огонь дошел до речки, уперся в нее, да так и замер.
30
Как-то Коля сказал мне, что завтра у них будут возить навоз и что его бабушка уже собирается печь булки. Я обрадовался: значит, и я поеду помогать Бессоловым.
Вывозить из хлева навоз на поля — работа нелегкая и компанейская, одному никак не управиться. И отчим всегда объединялся с Яковом Семеновичем.
Я любил это дело. Считал, что это настоящая мужская работа. Еще бы не настоящая — в такие дни для нас пекли булки, готовили хороший обед: варили жирные щи, жарили в печи картошку, а то и рыбу. Помимо этого, на стол подавали пшеничную кашу, тушеную репу, молоко, чай… А булки-то не постные, сверху помазаны маслом… Если бы меня не взяли на эту работу, я даже обиделся бы.
Спал я летом на сеновале. Здесь было хорошо, по-своему уютно. На жердочке в стороне сидел степенно петух с курами. Внизу, под сеновалом, коротала ночь Красуля. Рядом в загородке блеяли овцы. Все это было мне близко и дорого. Я знал, когда закричит петух и закудахтают куры, когда дойдет мать доить Красулю, когда пробьются в щели первые лучи солнца и лягут на пол золотистыми струнами.
