Виталейко взял свои санки. Плохонькие, правда, разбитые, но санки.
— Ты не смотри, что они такие, они прыткие. Починю вот еще. Ух-ух-х…
Мы все трое взобрались на крышу избы. Виталейко подошел к выставлявшейся из снега трубе. Сдернув с рук рукавицы, потер над трубой руки, подтолкнул меня:
— Грейся. А то тут, на ветродуе…
Вместе с нами над трубой грела руки и Марфутка.
— Кто первым поедет? Разыграем или как?
— Давай ты сначала.
— Ну, раз по согласию, тогда можно и мне, — сказал Виталейко. Поставив санки на укатанный скат, он ловко вскочил на них и стремительно полетел вниз.
Ветер, задиравший уши его рыжей шапчонки, вдруг сорвал ее с головы. Виталейко вскрикнул и пропал под крутиком. Мне стало страшно: как же я-то покачусь?
— Вот как! — смеялась восторженно Марфутка. — Я тоже в прошлый год эдак усидела… Ты усидел бы?
— Не знаю.
— Ты — парень, усидишь!
Вскоре вернулся Виталейко, довольный, раскрасневшийся. Полез куда-то за слетевшей шапкой.
— По разу скатимся и хватит! — поднявшись на крышу, сказал он и протянул мне поводок.
Я с тревогой взял санки.
— Трусишь, поди? — спросил он. — Ты не раздумывай, а плюнь…
— Трусит, трусит! — звонко закричала Марфутка и захлопала руками. — Давай я!..
Тут уж я уступить не мог. Натянув до подбородка свой колпак, я сел на ребристые санки и, взглянув вниз, опять ужаснулся: «Как же это?.. И не катиться нельзя, засмеют…»
Я закрыл глаза. Вдруг кто-то толкнул меня в плечо, и санки помимо моей воли понеслись.
У меня точно выросли крылья. Но вот санки подбросило вверх, потом метнуло в сторону. Я опомнился только тогда, когда зарылся головой в сугроб. Хотел крикнуть — и не смог: рот был полон снега. В валенках, в рукавах моего кафтанчика, за воротом — везде снег.
Выбравшись из сугроба, я не нашел санок, они одни умчались под крутик. А на крыше, около трубы, приседая, что есть мочи хохотала Марфутка.
— Как я тебя толкнула! — кричала она. — Каково досталось?
Услужливый Виталейко притащил мне санки, спросил, поеду ли еще. Я, конечно, утвердительно кивнул головой. Виталейко должен знать, что я не трус. Только пусть Марфутка не подходит. Снова усевшись на санки, я взглянул вниз, и опять мне стало страшновато.
— Глаз не закрывай!
— Не закрою, — крикнул я и оттолкнулся ногой.
Снова засвистел в ушах тугой ветер. Грудь будто чем-то распирало. Вместе с санками меня также подбросило вверх, но я удержался, потом метнуло вниз, и я очутился на льду. И тотчас же понял, что скатился. На душе стало тепло и радостно, да так, что я, пожалуй, еще не прочь был скатиться.
