— Подержи, достану картуз-то, — взмолился Виталейко.
Он подбежал к крыльцу часовни и, уцепившись за столбик, ловко полез вверх. Вскоре он уже был на крыше, надел на голову мой картуз и начал кривляться:
— Ну как, похож я на ябеду-беду?
— Поурчи у меня еще! — крикнул я. — А то спущу вот…
— Собака твоя не достанет. Теперь вот я ей, — и он показал кукиш.
Я тоже погрозил ему и опять подумал, что кулак-то показал последним — мой верх!
— Никуда не денешься. На небо не полезешь, руки коротки. Верно ведь, Урчалушко?..
Виталейко слез с крыши, подал мне картуз, примирительно сказал:
— Ну, первопут, миримся, что ли? Спорить нам с тобой не о чем. Только ты сметанников побольше мне носи.
Я опять кивнул Урчалу, и тот все понял, подбежал к Виталейку, снова схватил его зубами за штанину. Виталейко заорал. Тогда уж я взял Урчала за ошейник и строго-настрого сказал, чтобы больше он к нему не привязывался.
Дорогой я спросил Колю, почему он не вступился за меня.
— Все одно не побороли бы, — ответил тот. — Их ведь вон какая деревня, а нас — двое.
— А Урчал?
Коля склонил голову, ему неловко было признаться, что струхнул. Еще утром мы договаривались держаться друг друга, если кто нападет, заступаться одному за другого. Хорошо, что выручил мой Урчал.
22
К школе (в деревне ее называли училищем) я как-то сразу привязался. Каждый день я с нетерпением ждал утра, чтоб поскорей идти в школу. В ней было два класса и «приют» — ночлежка. Самый лучший класс, как мне казалось, был наш, просторный и светлый. Мы, первопутки, занимали в нем почти три ряда и, как ни странно, чувствовали себя полными хозяевами.
В первый день Михаил Рафаилович познакомил нас с тем, как надо вести себя и как сидеть за партами; рассказал о назначении классной доски и белого камня — мела, о дежурных, которые должны подготовлять к урокам доску и вытирать ее влажной тряпкой, открывать в перемены форточку и вообще помогать во всем учителю.
Первое дежурство поручили Коле Бессолову. Он вдруг ожил, побежал мыть тряпку, в перемену стал выпроваживать ребят из комнаты. А мне дозволил открыть форточку.
На передней стене класса висел большой портрет в темно-коричневой раме.
Высокий лоб, усы, небольшая бородка, добрый внимательный взгляд.
Я сразу узнал Ленина. Не раз я видел такой же портрет в газетах. О Ленине мне говорил отчим. Однажды я вырезал ленинский портрет из газеты и поместил его на стену. Увидев это, отчим рассказал мне о матросах и солдатах, бравших Зимний дворец, о Ленине. Конечно, я не все тогда понимал, но, слушая отчима, завидовал тому, что он видел самого великого человека.
