Сегодня нам повезло. Вначале Коля нашел какой-то особый камень, которым можно писать на другом. А потом и я нашел такой же. Попробовал на камне намалевать Урчала. Получается, как в школе на доске. И еще нашли красный камень — тоже пишет. Вот чудеса! Полсумки насобирали таких камней. Не заметили, как и темнеть начало.
Дома бабушке уже не сиделось, беспокоилась. Хотела с Урчалом пойти разыскивать меня. А мы вон сколько камней нашли, вот рисовать-то будем.
Наскоро поев, я решил бабушку и Урчала уму-разуму поучить. Привел их в горницу, усадил бабушку на стул против шкафа с черными дверцами. У ног ее разместился Урчал. Так и следовало: он меньше, должны сидеть по росту.
Держа в руке белый камень, заменявший мел, я строго сказал:
— Ну, дети, начнемте. Как тебя зовут? — ткнул я пальцем в сторону бабушки. — Ну, как? Подумай…
— Ну как, бабушкой и зовут, — стараясь услужить, мне, смущенно сказала бабушка.
— Правильно… А отца как звали?
— Отца-то? Семеновна… Сенькой…
— Правильно, бабушка… Бабушка Семеновна, вот так. А годиков сколько? Не знаешь? Нехорошо, дома спроси. А ты, Урчал, первопут, не смейся. Хоть и смешинка тебе в рот попала. Мы вот сейчас…
— Ох-хо-хо…
— Не охай, бабушка Семеновна. Отвечай, чем занималась летом? Встань и выйди к столу. Ко мне, ко мне выйди, бабушка.
Удивленная бабушка не перечила. Поднялась, как огромная копна, шагнула к столу.
— Учил бы своего Урчала…
— Урчал наш — первопут. А ты ответь, чего в решете не унесешь? Быстро, до трех считаю: раз, два, три… Вот получай, — и я щелкнул бабушку по лбу так же, как это делал Виталейко.
— Неуж и тебя щелкали?
— А как же?
— Вот они, наставники-то, сразу уму-разуму учат, — похвалила бабушка. — Слушайся наставников-то своих.
Тут я схватил ошейник с бубенцами и, сорвавшись, побежал к великой радости Урчала на улицу. Это означало, что кончился урок.
Вечером вернулись с работы мать и отчим.
Мать подсела ко мне и начала расспрашивать об учителе, об учениках. Не обижают ли? И где сидишь? И с кем? Я не поспевал на все отвечать. Рассказал, как учил уму-разуму бабушку и Урчала. Все слушали меня и смеялись.
И тут я осмелился признаться:
— А у меня все время смешинка во рту была…
— Какая еще смешинка? Смеялся, что ль?
— А как же. Сижу, смеюсь и смеюсь…
— Этак не надо.
— Знаю, что не надо, а смешно.
— Пустосмешкой прозовут.
— Перед слезами это, — заключила мать. — Ты и дома мастак смеяться. А зачем? Смешно, а ты отвернись…
— Отвернулся в угол, просился на горох, не ставят.
