По хребтам как попало лепились деревеньки — Данилово, Филево, Индалица, Трухино… За деревнями сразу же на десятки верст шли глухие леса и болота. Бабушка моя, Семеновна, считала, что за лесами да болотами начинается край света. На самом же деле верстах в тридцати от нас с Вятки на Котлас проходила железная дорога, или, как ее звали, чугунка. Бабушка, конечно, слыхала от нищих и богомольцев об этой чугунке, но сама никогда не видела ее.
Помимо нашего озерка в окрестностях было много и других озер, и все безымянные. Различали их по деревням — Выползовское, Грибинское, Леншинское… Купавское озерко летом с краев зарастало троелистком, белыми и желтыми кувшинками. За ними мы, ребятишки, плавали в дубасах-долбленках на самую глубь, на чистотку, и рвали цветы, чтобы показать дома, какая это красота — кувшинки. Почему-то белые цветы мы звали петушками, а желтые — курочками.
Никто из взрослых не удивлялся этой красоте, растут, ну и растите, хоть и без пользы, но на воде, а не на поле. Даже бабушка и та была к ним равнодушна. Она больше всего ценила широколистный троелисток. Бабушка рвала эту траву летом, потом сушила ее, а когда, случалось, прихворнет зимой, заваривала крутым кипятком и пила ужасно горький, как хина, настой. Прожила она долго, под конец уже начала путаться, сколько ей лет, то ли восемьдесят девять, то ли девяносто восемь. Одним словом, она никому не собиралась уступать свою сотню.
Наша деревня вскоре опять пошла на убыль. Меньшенинский Тимоха однажды в стужу вышел на крыльцо, каким-то образом пристроил крючок изнутри и, взяв его на взвод, захлопнул дверь, а сам остался на улице. Да так и замерз. Об этом рассказывала бабушка.
Все, что можно было тащить от Меньшениных, охотники до чужого добра растащили быстро. Я частенько по вечерам видел огонь в больших окнах сумрачного неприютного дома, спрашивал мать, кто же там живет. «А никто, — отвечала спокойно она. — Добро меньшенинское растаскивают… Не гляди… Пусть без нас…»
Она не хотела быть причастной к этому добру, да и бабушка тоже шептала: «Даровое недолговечно, счастья не принесет». Но мне очень хотелось посмотреть на добро. Однажды я не вытерпел и забежал в опустевший, с выбитыми окнами, дом. В углу увидел большую груду уже никому не нужных книг. Посмотрел книжку с картинками. «Это ведь не добро, а картинки, — подумал я. — Кому они нужны?»
Я начал собирать книги и таскать их домой. Бабушка подбадривала: «Таскай, таскай, Аркашик, а то так же сожгут». Мать возражала: «Зачем тебе чужие книги? Будешь учиться — букварь дадут в руки, и читай». А бабушка твердила свое: «За книжки не заругают, может, пригодятся еще…».
