Однажды я катался с угора на санках. Дорога спускалась от дома Петрована на озеро и шла низовьями от деревни к деревне. По этой дороге ежедневно шли откуда-то из-за Столба подводы с грузом: то везли мешки с хлебом, то на санях лежали целые коровьи туши вверх ногами. Ноги торчали, как розовые столбики. То везли сено, то вели куда-то гурты лошадей. Однажды сзади подвод я увидел мужика в шинели и островерхом шлеме.
— Ты воевать идешь? — спросил я.
— Отвоевался, сынок, — вздохнув, сказал он и тряхнул пустым рукавом.
— Куда хлеб везете? — допытывался я.
— На фронт… революционной армии.
— А далеко ли тот фронт?
— Пока не близко. Отсюда, сынок, его не видать, — ответил мужик и, закурив, добавил: — И далеко, и близко. Как захватят беляки Котлас, назавтра жди их у нас.
— Скоро-то так?
— По железной дороге живо подскачут. Это со стороны Котласа. А если взять с другой стороны, с Вятки, тоже быстро могут. Там Колчак немилосердно жмет наших.
— Так как нам-то быть?
— Будем держаться до последнего, сынок. Чего у вас в деревне-то говорят?
— Хлеб ищут…
— Надо и хлеб, но не забывайте вооружаться.
Я побежал в деревню, рассказал, что слышал от красноармейца, не сегодня-завтра, мол, появятся у нас в деревне беляки. А беляки хуже немцев. В деревне забеспокоились, кое-что стали закапывать в землю, да где там, разве все упрячешь.
У нас с Колей были свои ружейки. Ложа с желобком посредине. На конце в отверстие просунут вересовый прут. Он выгнут, как пружина, а концы связаны веревкой. Натянем веревку, да как отпустим ее — стрела с острым наконечником далеко летит. Мы решили побольше наделать стрел и встретить беляков. Такой стрелой ястреба как-то я подбил, не летай за цыплятами.
Мы с Колей рассчитали все. Беляки, конечно, пойдут с Лузы. Мы под Даниловом засядем в лесок и откроем стрельбу. Прижмем беляков к озеру.
Так мы рассуждали — и верили, что нам удастся не допустить врага до Купавы. И взрослые подмогут.
А пока надо держать ухо востро.
С тех пор мы с Колей не оставляли своего оружия. Я даже ночью спал с ружейком. Встаю утром, бывало, и спрашиваю:
— Беляки не показывались?
В ту зиму много ходило нищих. То просили хлебца на погорелое место, то шли с малоурожайной Вохмы, то с дальнего Поволжья, о котором мы и слыхом не слыхивали. Рассказывали, что там хлеб совсем не уродился, вся земля начисто выгорела летом. Бабушка охала, шептала: у самих, мол, хлебушка мало, но кусочком оделяла каждого. «Бог-то видит: поможешь — и тебе поможет, — проводив нищего, говорила она, и, садясь к окошку, подолгу рассматривала кладбищенский угор. — Все там будем…»
