понимаешь. Но как только дело дошло до постели, оказалось, что он словно создан для этого. Для меня. И мне захотелось стать более раскрепощенной; мне надоело быть вечно
хорошей, скромной и идеальной мисс Отличницей из Брирли-скул. Никогда б не подумала, что между мной и Итаном может быть что-нибудь. Но мы сошлись, и что я могу сказать?
Сказать и правда было нечего. Жюль покинула чердак матери Джоны и с грохотом спустилась в подземку на станцию Пенн, где в одиночестве ждала поезда до дома. Она напомнила себе, что никогда не хотела, чтобы Итан стал ее парнем или «любовником», и не желала этого и сейчас. Вспомнила, как он неприятно дышит, и даже его экзему. Она вспомнила роковую выпуклость, что уперлась в нее, когда они стояли в анимационном шалаше. Видимо, любовь все побеждает. Любовь побеждает ужасное дыхание, экзему, страх перед сексом и даже изъяны внешности. Если любовь и правда существует, то все эти телесные, человеческие пустяки могут казаться совершенно незначительными.
И все же очевидно, что изъяны во внешности Итана Фигмена не значили так много для Эш, как для Жюль. С гигиеной у Итана стало получше, чем в пятнадцать, но и он сам менялся, взрослел. Переживания Эш и Итана были личными, принадлежащими только им. Но все усложняло то, что Жюль тоже любила Итана, очень по-своему, крепко. Он был талантливый, умный, тревожный, щедрый, необычный. Он верил в нее, смеялся над многими ее комментариями, поощрял ее стремление выбиться в люди, жить в городе, работать в театре и заниматься всем, чего душа пожелает. Никто другой не думал о Жюль Хэндлер в таком ключе, она никому не давала повода. Она явно недостаточно ценила его, мрачно подумала Жюль, стоя в ночной темноте на платформе. Силиконовая штука не закрывала ее матку в ожидании применения. Но потом Жюль поняла, что нет, все-таки ценила. Очень ценила, но не желала его. А Эш в тот решающий момент странности возжелала. То, что она выбрала Итана Фигмена, поднимало даже Эш Вулф на более высокую ступень бытия. Тайны вожделения все-таки лежали за пределами понимания Жюль Хэндлер. Для нее они были… как робототехника. Очередной предмет, в котором она ничегошеньки не смыслила.
Приехал поезд, и садясь в него Жюль Хэндлер подумала, что она — самый одинокий человек в вагоне. Все в нем выглядело уродливо: голубые сидения; реклама продуктов «Гойи» — кто-то, видимо, решил, что выцветшая картинка посеревших гуав в сиропе — это аппетитно; металлические перила, за которые только сегодня успели подержаться тысячи человек; станции, проносящиеся по ту сторону окна. Я переживаю кризис, думала она. Я вдруг начала иначе ощущать себя в мире, чувствовать себя хрупкой, и это невыносимо.
