Наутцера был слишком ошеломлен, чтобы разгневаться, услышав признание в предательстве. В его Ином Голосе звучала тревожащая пустота, почти безучастность. Только потом Ахкеймион понял, что старик ужаснулся, как сам он несколько месяцев назад; что он напуган, поскольку оказался перед лицом событий, слишком грандиозных для него.
Мир на краю пропасти.
Ахкеймион принялся описывать свою первую встречу с Келлхусом под стенами Момемна, когда Пройас попросил его присмотреться к скюльвенду Найюру. Он отметил ум Келлхуса и даже в качестве доказательства его интеллекта постарался объяснить усовершенствования, которые тот внес в логику Айенсиса. Он поведал о неуклонном восхождении Келлхуса к власти над Священным воинством, используя и собственные впечатления, и рассказы Пройаса. Наутцера уже знал – видимо, от своих шпионов, близких к императорскому двору, – что среди Людей Бивня выдвинулся некий человек, называющий себя пророком. Но пока эти сведения дошли до Атьерса, имя «Анасуримбор» превратилось в «Насурий», и на пророка не обратили внимания, сочтя его очередным ловким фанатиком.
Затем Ахкеймион рассказал обо всем, что случилось в Карасканде: приход падираджи, осада и голод; растущее напряжение между ортодоксами и заудуньяни; объявление Келлхуса лжепророком; откровение под темными ветвями Умиаки, где Келлхус открылся Ахкеймиону, как Ахкеймион исповедовался сейчас.
Он рассказал Наутцере обо всем, кроме Эсменет.
«Когда Келлхуса освободили, даже самые убежденные ортодоксы пали пред ним на колени – а кто бы не пал? После поединка скюльвенда с Кутием Сарцеллом – первым рыцарем-командором, оказавшимся шпионом-оборотнем! Подумай, Наутцера! Победа скюльвенда доказала, что эти демоны – демоны! – искали смерти Воина-Пророка. Все именно так, как говорил Айенсис: человек всегда принимает продажность за доказательство невинности».
Пауза. Скептически настроенная часть его души вспомнила, что Наутцера никогда не читал Айенсиса.
«Да-да», – с нетерпением беззвучно сказал старый колдун.
«Воин-Пророк заразил их, как лихорадка. Священное воинство сплотилось, как никогда прежде. Все Великие Имена, за исключением Конфаса, склонились пред Анасуримбором, целуя его колено. Готиан плакал и обнажал грудь перед его мечом. А затем они пошли в бой. Какое это было зрелище, Наутцера! Великое и ужасное, как наши сны. Голодные. Больные. Шатаясь, они вышли из врат – мертвецы вступили в войну…»
Видения погибших снова промелькнули в темноте. Тощие мечники в хауберках. Рыцари на ребристых хребтах коней. В небе грубый штандарт со знаком Кругораспятия.
