И снова пауза. На этот раз для себя. Кое-что уяснить.
«Эсм Лилиан в той же яме, что и я когда-то! Вся в ожидании чуда!» — и признал. — «Да мы родня!»
Его тянет бессовестно веселиться. Душевная муть исторгла… Впору защепить губы пальцами, зажать рот руками, но смять улыбку. Чудо вышло приземленным — спущенные штаны и плошка с маслом…
«А что?» — нашел Эйгер уместным воспоминание. — «По родственному-то…»
Провоцировать надо уметь. Надо уметь подталкивать к нужным догадкам. У иных это призвание или выпестованная способность, у тринитария вспышка импровизации.
— Эсм, поймите правильно, ваше неведенье не намного, но безопасней пребывания в числе посвященных.
Женщина в отчаянной растерянности. Нет покоя рукам, а в глазах выразительное — о чем вы?
«Сейчас вспомнит майских визитеров и придумает остальное, — верно предсказал тринитарий. — Ей будет нетрудно, но не достаточно.»
— Вы должны меня понять… Это жестоко…, - выдох отчаяния.
Она открыта ему. Бледность лица, дрожание голоса, набежавшая на ресницы слезинка.
«Никаких тайн,» — раздосадован Эйгер. Хотя, наверное, досадовал еще больше, будь иначе.
— Мой Колин…, — сдается признаться Лилиан.
Он не слушает. Пропускает. Пропускает не простительно многое. Все.
МОЙ КОЛИН. Тесно в материнском сердце, тесно в обжигаемой надеждами груди, тесно в убогой комнатенке, тесно в каменных стенах Мюнца, тесно в унылой речной долине, тесно от горизонта до горизонта, тесно от земли до небес. МОЙ КОЛИН. МОЙ!
Легко продавать чему единственный обладатель. Труднее остаться торгашом, которому благодарны. Но в данном случае этого и не требуется.
— Я связан словом, — сказано им вслух.
Очень редко, Эйгер спрашивал у себя, в действительности ли он сбежал из монастыря? Ответ более чем утвердительный. Но возможен и другой. Не сбежал, а унес с собой, прихватил, нацеплял на острые края истерзанной израненной души и злачную яму, и каземат, и плошку с маслом, и библиотеку, и души сожженных в киновии монахов. Рана так никогда и не зарубцевалась. Гнила и гнила. Понемногу.
— Надеюсь, вы меня понимаете?
Что она, Лилиан аф Поллак должна понять из его слов? То, что осталось за словами. За словами всегда что-то да остается.
«Сложно и запутано понять, Лилин*? Это только кажется. Еще одна извечная добровольная крайность, — не торопился форсировать события Эйгер. — Еще одна… Из множества… Жертвовать большим ради малого. И тут ты не будешь первой. Первая — наша Праматерь. На всех последующих находился свой сорт яблок. Не обещаю… Не обещаю, именно, яблок… Зато в наличии обсидиановое зеркало. Для тебя.»
