– Но это же кто угодно может сделать! Например, я могу сообщить о миссис Блэнчард, за то что она оставила меня после уроков.
– Ну, нет! В этом же нет ничего неподобающего. Ну, или там греховного. А вот если бы она начала учить тебя атеизму, это было бы греховно. И тогда да. Тогда ты бы спокойно мог о ней сообщить.
В этот раз Малкольм не стал больше давить на него. Это вроде рыбалки: как сказал бы сам Эрик, «нужно подгадать момент».
– Помнишь мисс Кармайкл? – спросил он на следующий день. – Я, кажется, видел ее еще до того, как она пришла в школу. Она приходила в монастырь и о чем-то говорила с монахинями.
– Может, она хочет, чтобы они взяли на перевоспитание некоторых учителей, ну или кого-нибудь там еще, – предположил Эрик.
– Что еще за перевоспитание?
– Ну, это когда тебя учат, как правильно.
– О-о… Так это она – самая главная? Она заправляет всей Лигой?
– Не. Она всего-навсего диаконисса. Священником она быть не может, потому что она – женщина. Наверное, она подчиняется Епископу – ну, я так думаю.
– Так что, выходит Епископ – самый главный?
– Ну, об этом мне нельзя говорить, – насупился Эрик, что означало только одно: он и сам понятия об этом не имеет. – На самом деле мне вообще нельзя с тобой говорить. Или только для того, чтобы убедить вступить в Лигу!
– Ну, так ты именно это и делаешь, – успокоил его Малкольм. – Все, что ты говоришь, убеждает меня все больше и больше.
– Значит, ты тоже примешь значок?
– Пока еще нет. Но, наверное, уже скоро.
Итак, чтобы выяснить, зачем мисс Кармайкл приходила в монастырь, нужно было поговорить с монахинями. Поэтому в четверг вечером Малкольм побежал туда, невзирая на дождь, и постучал в дверь кухни. Переступив порог, он тут же почуял резкий запах краски.
– Ох, Малкольм! Ты меня напугал! – воскликнула сестра Фенелла.
Малкольм очень боялся лишний раз испугать старую монахиню – с тех самых пор, как она сказала, что у нее слабое сердце. Ребенком он думал, что сердце у нее слабое оттого, что давным-давно, когда она была еще девушкой, оно у нее разбилось, и оттого-то она и ушла в монастырь. Она ведь сама сказала однажды, что какой-то молодой человек разбил ей сердце. Теперь Малкольм понимал, что это образное выражение, но все равно бедная старушка легко пугалась. Вот и сейчас она побледнела как мел и присела на стул, пытаясь отдышаться.
– Простите, – сказал он. – Я не подумал. Я совсем не хотел вас пугать! Извините!
– Ничего, ничего, милый. Все хорошо. Все уже прошло. Ты пришел помочь мне с картошкой?
