Дочь четырех отцов | страница 78



Мужики разбежались кто куда и попрятались под нависшим крутым берегом, под кустами, как ни заверял их кум Бибок, что «вода — она всюду вода». Сам он, впрочем, тоже мокнуть не собирался, а потому быстренько сорвал с себя то немногое, что на нем было надето, запихал одежонку в соломенную шляпу с широченными полями и уселся по плечи в поросшей камышом луже, громко оповестив всех: по нему, дескать, пусть льет хоть до вечера, теперь уж он не промокнет. На холме остались только я да Мадонна с ягненком, инстинктивно прикрывшая голову подолом синей перкалевой юбки, как будто это могло помочь при таком потопе. Я оглянулся в поисках укрытия. Неподалеку от холма, по ту сторону дороги, примостилась деревянная развалюха, она же — саперная будка. (Под саперами здесь следует понимать не военных, а дорожных рабочих.) Я подхватил Шати на руки, укутал его своим парусиновым плащом и крикнул Мари:

— Бегите за мной!

Едва мы добежали до развалюхи, в небесах начался настоящий ураганный огонь. Небосвод был объят пламенем и трещал, словно собираясь обрушиться на нас. В довершение ко всему Шати непрерывно пищал, как кошка, которой отдавили хвост:

— Барашек… мой барашек…

Ах, черт возьми, ягненка-то мы и вправду в панике позабыли, как бы из него бараньего жаркого не вышло!

Бедный малыш плакал так жалобно, что у меня не стало сил терпеть. Пришлось собираться в дорогу; не имея возможности последовать примеру кума Бибока, я ограничился тем, что сбросил туфли.

— Ой, не ходьте. — Женщина, разгадав мои намерения, схватила меня за руку. — Как сверкнуло-то, батюшки-светы!

Я и сам невольно зажмурился от ослепительной вспышки. Снаружи внезапно наступила тишина, ветер как будто прихлопнули ладонью, даже стук дождя стал медленнее. Слово было за небесной тяжелой артиллерией — природа замерла в ожидании.

Бабахнуло так, что даже Шати перестал реветь и в ужасе сунул палец в рот.

— Прямо над нами! — Мари била дрожь. Я взглянул на нее: она была даже не бледная, а какая-то зеленая. — Ради всего святого, не ходьте!

За меня уже давным-давно никто не боялся, а ведь временами это совершенно необходимо. Ничто так не разжигает отваги, как сознание, что за тебя боятся.

— Погоди, Шати, будет тебе твой барашек!

Я всегда подозревал, что овцы попросту симулируют тупость, понимая, что люди любят тех, к кому можно относиться свысока. Наедине с собой баран очень даже неглуп. А этот в особенности. Он нашел убежище не в зарослях репейника, а в гуще клевера, откуда его обычно гоняли. Когда я схватил его, он явно был очень недоволен и до самых дверей развалюхи не переставал вертеть головой, оглядываясь назад.