— Разве тогда уже знали о гипнотизме?
— О, да. Его даже применяли для удаления зубов без боли, и так далее… Этот голубой паштет удивительно вкусен. Что это такое?
— Не имею понятия, — сказал Морис, — хотяправда; он очень хорош. Возьмите еще.
Гипнотизер похвалил еще раз и взял новую порцию.
— Между прочим, — начал опять Морис, стараясь принять небрежный тон, — по поводу этих романов, э… Мне вспомнилось, э… что я хотел говорить с вами о чем-то подобном… — он замолчал и перевел дух.
Гипнотизер слегка насторожился, не оставляя еду.
— Видите ли, — сказал Морис, — дело в том, э… что у меня есть дочь. Я, знаете ли, дал ей, э… тщательное воспитание. Не было такого лектора, из самых выдающихся, чтобы она от него не имела телефонного провода. Танцы, пластика, манеры, философия, художественная критика… и все такое.
Он сделал рукою широкий жест.
— Я, видите ли, думал выдать ее замуж за друга моего Биндона. Из общества Летательных Станций. Знаете, такой невысокий брюнет; человек не совсем приятный, если правду сказать, но в общем отличный малый.
— Да, — сказал гипнотизер. — А сколько ей лет?
— Восемнадцать.
— Опасный возраст… Дальше…
— Видите ли. Она, я вам скажу, начиталась этих романов до крайности, даже философию забросила. Забрала себе в голову всякий вздор, например, о воинах, которые сражались с этими, как их, этрусками, что ли?
— Быть может, с египтянами.
— Очень возможно. Пускай с египтянами. Дрались, знаете ли, мечами и пистолетами и всякими штуками, — ужас такой, — и еще об юных героях на миноносках, которые взрывали испанцев, кажется, — и о других таких же авантюристах. И по этому поводу решила, что она должна выйти замуж по любви. А этот бедный маленький Биндон…
— Понимаю, мне приходилось лечить таких, — сказал гипнотизер. — А как зовут того, другого?
Морис с виду сохранял полнейшее хладнокровие.
— Не знаю даже, как и ответить, — начал он смущенно. — Этот человек, — голос его понизился почти до шопота, — просто служащий на одной из платформ, где пристают парижские аэропланы. Он, как это говорится в романах, — приятной наружности, и очень молод, и очень эксцентричен. Увлекается стариной, умеет читать и писать. И она тоже.
И вместо того, чтобы разговаривать по телефону, как делают разумные люди, они пишут и пересылают друг другу эти, как их…
— Записки?
— Нет, не записки… Как это… Ах, да, поэмы.
Гипнотизер поднял вверх брови.
— Как они познакомились?
— Случайно. Она споткнулась, выходя из парижского аэроплана, и он подхватил ее. Минуты было довольно, чтобы произошла эта скверная история.
