Три часа пронеслись совершенно незаметно. Лишь только кончилась репетиция, кто-то сбегал в зал и, вернувшись, закричал:
— Ребята, пора! Зал битком набит. Девятые и десятые классы двадцать второй школы явились в полном составе.
— Пошли! — сказала Ляля, — Вот это дебют! После первой же репетиции — и на сцену. Смотрите, черти, если я когда-нибудь стану знаменитой актрисой, не забудьте рассказать об этом дне!
Рабочий день инструктора райкома Суфии Ильдарской начинался гораздо раньше десяти утра и никогда не кончался к шести вечера. В эти дни тем более: скоро предстояла районная партийная конференция.
Конечно, Суфия-ханум дома и Суфия-ханум за своим инструкторским столом — один и тот же человек. И все-таки это не совсем так. Ни по живому, как всегда, деятельному выражению лица Суфии-ханум, ни по ее твердым, рассчитанным, без малейшей суетливости жестам, ни по ее аккуратно закрученным на затылке, нерассыпающимся волосам — словом, ни по одной черточке в сегодняшном облике инструктора райкома нельзя было догадаться, что эта немолодая женщина всю ночь не сомкнула глаз в тревоге за самого близкого ей человека.
Партийная работа, требовавшая всего ее внимания, при частых и долгих разлуках с мужем научила Суфию-ханум тому безошибочному сердечному такту, когда избегаешь отягощать кого-либо своими семейными переживаниями.
Легонько постучавшись, в кабинет инструктора вошел депутат Верховного Совета, парторг и учитель русского языка и литературы в школе, где училась Мунира, Петр Ильич Белозеров. Чуткий к чужому несчастью, Белозеров, хотя и знал сдержанность Суфии-ханум, не мог не выразить ей своего сочувствия.
— Слышал о вашем тяжелом горе, Суфия Ахметовна, и понимаю, как вам с Мунирой трудно…
— Не только нам, многим сейчас трудно… — опустив глаза и сразу став строгой, остановила его Ильдарская. — И… не надо говорить об этом, дорогой Петр Ильич… Я вас только об одном прошу. Мунира ничего не знает. Вы ей тоже ничего не говорите. Вы знаете, сегодня у них вечер…
— Хорошо, — пообещал он, смущенно одергивая на себе суконную гимнастерку с боевым орденом и депутатским значком.
Вдруг с улицы грянуло:
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов…
Суфия-ханум отдернула половину шторки.
Проходила колонна красноармейцев с вещевыми мешками, винтовками и лыжами. На тротуарах, по обе стороны, было полно провожающих.
— Добровольцы нашей Казани, — сказала Суфия-ханум задумчиво.
Песня гремела все сильнее.
— Не могу слышать спокойно, — теребя кончики рыжих усов, задумчиво протянул Петр Ильич.
