Леля, в светлой широкополой шляпе и тальме, стояла на фоне белой стены длинного одноэтажного дома вместе с моими знакомыми; она невольно выделялась среди них своей статью и воспринималась как королева со свитой.
Леля приветливо махнула мне рукой в белой перчатке: мол, не унывай, надейся. Вспомнилась освещенная солнцем мраморная лестница в харьковской гостинице и спускающаяся по ней Леля; она шла ко мне как спасение.
Когда мы повернули на другую улицу, меня внезапно осенила догадка: это Леля сделала так, чтобы меня не пытали физически, как-то через своих поклонников в высших местных кругах сумела повлиять на контрразведчиков — уговорить их не переходить границ при допросах. Может быть, и с самим Балабановым говорила. Да, да, конечно!
Возле тюремных ворот догадка стала уверенностью. Перед глазами возникла Леля с поднятой рукой: не унывай, надейся! Меня оставила обычная угнетенность, и я бодро перешагнул порог камеры.
А еще я понял, что люблю Лелю и что началось это еще тогда, на пароходе…»
Было уже около двух часов ночи, когда Сергей с неохотой прервал чтение.
Он поднялся, подошел к фотографии на стене: дед, сидящий на стуле, и он, десятилетний, обнимает деда за шею.
— Придорожный мог еще жить, — сказал юноша негромко.
И щемящее душу сожаление охватило его.
Сергей увлеченно и тщательно готовился ко второму, как он считал, решающему штурму МГУ. Повторял материал, но делал это, как говорил родителям, творчески. Сверх программы читал по литературе некоторые фундаментальные труды, специальные журналы. Но вот наступал заветный час, когда он мог себе позволить потянуться рукой к папке с рукописью деда — она лежала сверху, в правом углу стола.
Около 10 часов вечера к нему в комнату неизменно стучала Елена Анатольевна, знала, что к этому времени внук заканчивал занятия и начинал читать повесть.
— Сереженька, пойди на кухню, выпей чаю с печеньем, я испекла.
— Спасибо, бабуля.
После чая Сергей открыл папку, нашел место в рукописи, где остановился, и начал читать:
«В камере думал о своем открытии: оказывается, я люблю Лелю. Ну а что она испытывает ко мне? По крайней мере, как человек я ей не безразличен. Ведь своим многочисленным поклонникам она предпочитала мое общество. А этот знак надежды, который Леля подала, когда я шел в тюрьму… Он многого стоит. Встреча с Лелей облегчала мои думы в заключении.
Я ждал суда. У меня была уверенность, что у врага в результате моего поведения на допросах слишком мало данных о нашей организации, обо мне. Я понимал, что контрразведке не удалось полностью ликвидировать организацию, пресечь ее работу. И между тем я понимал, что, несмотря на все это, от суда ничего хорошего ждать нельзя. Его решение будет основываться на внутреннем убеждении контрразведчиков в моей причастности к организации; суд будет проводить линию белого террора.
