Михей понимающе улыбнулся. Он взял руку Нины Павловны в такую же, как у Белова, шершавую ладонь и пошутил:
– Айда с нами в небо, землячка?
Парни с тюками на плечах, проходя мимо, замедляли шаг и с любопытством поглядывали на Нину Павловну. Белов отвел ее в сторону.
– Страшно лететь, Андрей Ильич?
– Чего же страшного? Обыкновенное дело. Гораздо страшнее взять да и разрезать живого человека. Вот это действительно подвиг.
Разговаривая, они подошли к самолету. Размах его крыльев казался гигантским. Сейчас он увезет всех этих людей и Андрея Ильича бог знает куда…
Нина Павловна увидела на лице Белова растерянную улыбку и сама улыбнулась так же, понимая, что не хочет, не может прощаться.
Как хорошо было сидеть у кровати очередного пациента, когда на улице ждал этот человек!…
Они больше ничего не сказали друг другу. Как грозовой раскат, ударил гул моторов, ветер метнулся в лицо. Нина Павловна огляделась. Около самолета уже никого не было, товарищи Белова исчезли, остался лишь один человек в комбинезоне, с флажком в руке.
Подбежал Михей, бесцеремонно схватил Белова за рукав и потащил к самолету. Гул нарастал. Нине Павловне пришлось держать волосы, косынку, юбку, – все стремилось оторваться и улететь. Но вот шум ослаб, самолет вздрогнул и, переваливаясь на широко расставленных колесах, как гусак, неторопливо пошел к взлетной дорожке. Зажглись прожекторы, освещая узкую полосу бетона. Самолет на мгновение остановился, будто присел перед прыжком, и вдруг ринулся вперед,
К плечу Нины Павловны кто-то притронулся. Рядом стоял человек в форменной фуражке.
– Простите, доктор Павлова, я начальник аэродрома. Как раз еду в город. Товарищ Белов просил свезти вас домой.
Нина Павловна подняла лицо к небу. В россыпи неподвижных созвездий, мерцая теплым светом, плыла, удаляясь, маленькая красная звездочка.
Это было в первые дни северной весны, которая часто приходит в суровые края с запозданием.
Внешне как будто ничего не изменилось: та же белая операционная, привычные бесшумные движения хирургической сестры; так же, склонив набок седую гривастую голову и смахивая табачный пепел с лацканов халата, ласково разговаривал с ней старший хирург Алов; в палатах больные встречали ее, как всегда, кто улыбаясь, кто хмурясь, Все было прежнее, и в то же время все вокруг неуловимо преобразилось. Обыкновенный шприц, попав в полосу солнечного света, начинал так сверкать стеклом и сталью, что Нине Павловне становилось неудержимо весело. Румяная кокетливая Зоя, которая с утра до вечера могла говорить о своем женихе, теперь не вызывала раздражения, наоборот, Нина Павловна охотно слушала ее.
