Мы прошли в свою комнату. Тут было тихо, светло, уютно.
- Ждала? - негромко спросил я.
- Очень.
Серые глаза Фисы затуманились. Она прильнула ко мне, и мы долго стояли молча.
- Ну что же мы стоим? - встрепенулась Фиса. -Ступай в ванную, а я быстренько соберу ужин.
Вскоре мы уже сидели за столом. Фиса налила в маленькие рюмочки рому.
- Для тебя купила. Посмотри, какая красивая негритянка на этикетке. В носу кольцо. Все покупают, хвалят - и я взяла. Говорят, этот ром - лучший в мире.
Мы задохнулись от горечи и крепости первого же глотка, закашлялись. И к знаменитому рому больше не притронулись.
- Ты на велосипеде приехал? Чей он?
Сделав вид, будто не расслышал вопроса, я подошел к радиоприемнику. В эфире воинственно гремели немецкие марши; беззаботно и весело играл джаз Белграда; на софийской волне лирично пел аккордеон; знакомый голос Ольги Высоцкой передавал последние известия из Москвы.
Мы настроили приемник на Киев и долго слушали мягкий, задушевный голос Клавдии Шульженко...
Утренний сон был прерван непонятным гулом. Вначале слабый, он быстро приближался, нарастал и вскоре начал походить на глухой рокот движущегося по мостовой танка. Вот танк с грохотом пронесся мимо нашего дома, зазвенели стекла, задрожал пол - и все стихло.
- Что это? - встревожилась жена.
- Наверное, танкисты. С ученья возвращаются. Спи.
Но уснуть не удалось. Через несколько секунд гул послышался снова. Потом загрохотало с такой силой, что на потолке судорожно закачалась люстра и со стола что-то упало.
- Землетрясение! - послышался взволнованный голос хозяйки. - Скорее выходите из дома! Скорее, скорее!
Не заглох еще тысячеголосый рокот второго толчка, как третья волна со страшной силой сотрясла землю. Я схватил ребенка и выбил перекосившуюся дверь. Сзади в комнате что-то затрещало и рухнуло. На улице творилось невообразимое. Люди повыскакивали из домов кто в чем был. Повсюду раздавались крики и плач. Наши хозяева в панике метались по переулку, что-то кричали, звали нас к себе.
Снова загудела земля. Под голыми ступнями противно зашевелился булыжник. Чтобы не упасть, мы тесно прижались друг к другу и с ужасом смотрели, как, расколовшись надвое, медленно оседало двухэтажное здание.
Подземный грохот смешался с треском развороченного кирпича, лопнувшей крыши, хрустом ломающихся потолков и перегородок. Желтая пыль клубами повисла в воздухе. Легкий ветерок кружил осыпавшиеся с яблонь лепестки; я машинально смотрел, как они кружатся в воздухе, медленно оседают на голые плечи хозяйской дочери, прилипают к ее черным волосам.
