На суше и на море, 1969 | страница 56
— Холостяк.
— Йес, холостяк. Прошу не обращай внимание, если не шибко комфорт.
Скромничал он зря. Чистоте и комфорту в его квартире могла бы позавидовать любая женщина. Все выскоблено, вымыто, нигде ни соринки. И ничего лишнего.
В доме три комнаты: гостиная, спальня, столовая. Отдельная дверь из прихожей ведет на кухню, в которую из столовой прорублено небольшое квадратное окно, чтобы не носить еду через прихожую.
Обстановка гостиной тяжеловесна, но выдержана в определенном стиле и для просторной комнаты с высокими потолками вполне подходит. Светлые палевые обои и такого же цвета гардины приятно гармонируют с неяркими малиновыми коврами и вишневой полированной мебелью. Справа от двери углом стоит сервант с богатой коллекцией китайских фигурок из слоновой кости. Слева столик с напитками и еще один сервант с китайской резьбой. У противоположной стены — камин и два книжных шкафа. Сразу видно, что хозяин увлекается Антарктикой. Солидные академические издания трудов Скотта, Шеклтона, Борхгревинка, Джемса Росса, Беллинсгаузена. Много книг современных исследователей Антарктики, в том числе и советских. На особом месте труды знаменитого английского ученого Слэсара Моара, принимавшего участие в антарктических экспедициях Шеклтона. Позже наш хозяин сказал нам, что Слэсар Моар его родной дядя.
Возле камина — столик для сигарет, полукруглый кожаный диван и два кресла.
Предложив нам присесть, хозяин извинился, что на минутку должен нас покинуть. Он вернулся с деревянным китайским подносом, на котором стояли стаканы и три серебряных рюмки.
— Виски, черри, водка?
У Залмана Ароновича блеснули глаза.
— Вы имеете водку? Настоящую?
Хозяин довольно заулыбался.
— О да, без дефект! Из Лондона я получать водка, сделанная в Ленинград. Для меня это есть шибко крепко, я пить черри энд вермут.
Он явно собирался нас ошеломить. Серебряные рюмки оказались серебром старинной русской чеканки. На каждой рюмке славянской вязью выгравировано: «Выпьем. Закусим. Завтра поправимся». На внешней стороне донышка еще надпись, мельчайшая: «Новгород. В лето 1761».
Старинная русская чеканка по серебру встречается очень редко, и за границей ценится дороже золота. Сначала я решил, что это подделка, но хозяин показал нам убедительный документ. Покопавшись в книжном шкафу, он достал оттуда плотный лист бумаги с гербовой печатью: заключение экспертов, подтверждающих, что да, рюмки сделаны в Новгороде в 1761 году.
В камине жарко пылал торф. Я сидел в мягком кресле, курил и, полузакрыв глаза, наслаждался тишиной. Ни дрожащего стука корабельных машин, ни качки, ни буханья волн. Тишина.
