На суше и на море, 1969 | страница 40
В январе того же 1592 года капитан бригантины, известный среди корсаров как Джереми Дэвис (настоящее имя Джон Фредерик Дэвис), напав в Карибском море на французское судно, захватил в плен юную путешественницу графиню Терезу де Бурже. Сорокадвухлетний пират предложил француженке руку и сердце. Брак с графиней для него вовсе не являлся чем-то сверхъестественным. Джереми был сыном английского лорда — владельца обширного поместья, судоверфи и фабрики по изготовлению парусины.
Двадцати одного года от роду, закончив Ливерпульские мореходные классы, Дэвис взял одну из отцовских бригантин, нарек ее грозным именем и предпочел государственной службе судьбу вольного морского разбойника. За измену королю и пиратские нападения на отечественные корабли суд Англии заочно приговорил его к смертной казни. Но привести приговор в исполнение было не так просто. Бесстрашный смертник гулял по морям-океанам. Он был знаменитым корсаром и по-прежнему оставался лордом, о чем у него имелось свидетельство с солидной королевской печатью. Джереми и предъявил его юной графине, дабы та не подумала, что на ее руку претендует обыкновенный разбойник.
Тереза де Бурже была, однако, не из тех, на кого светский титул мог произвести впечатление. Сохранились дневники графини, из которых видно, как происходило сватовство и как вела себя при этом пленная француженка.
«…Я содрогалась от ужаса, ожидая, как мне казалось, неизбежного. Варварский наряд людей с бригантины, чьи грубые небритые лица были синими от неумеренного потребления рома, не оставлял никаких сомнений, в чьи руки я попала. Нисколько не смущаясь присутствием на корабле дамы, хотя бы и пленницы, эти люди позволяли себе работать или праздно сидеть на палубе обваленными до пояса. Приличные шляпы я видела на очень немногих. Все другие украшали головы красными повязками, напоминавшими косынки парижских мясников.
Неделю я провела в уединенной каюте, возле которой неотступно несли службу охранников два корсара. Мне подавали обильную пищу, требуя отведать каждого угощения, и дважды на дню приказывали одеваться для прогулки. В те часы, когда я стояла на палубе, с радостью и тревогой вдыхая морской воздух и тоскуя о свободе, ко мне подходил Джереми. На его вопрос о моем здоровье, заданный с неизменной приветливой улыбкой, чаще всего я не отвечала. Не сказав более ничего, он уходил, поигрывая резной индейской палочкой, которую всегда имел при себе. Я же оставалась в недоумении и еще большей тревоге. Вопреки всем страданиям уже тогда что-то будило во мне к нему симпатию. Его высокие из ярко-желтого сафьяна ботфорты мне казались ужасно безвкусными, но сказать подобное о камзоле я не могла. Шитый золотом голубой испанский бархат безупречно облегал его фигуру и хорошо сочетался с цветом глаз.