На суше и на море, 1969 | страница 34
Мы донесли его все-таки до районной больницы. Это было позавчера. Ударные дозы пенициллина, я уверен, сделали свое дело. Я попросил врача, чтобы он сделал необходимые анализы и установил, были ли убиты в легких пневмококки. Знаю наверняка: да. Но патологический процесс остановить не удалось. Он стал подобен поезду, который покинула бригада машинистов, — неуправляемым. Катастрофа в данном случае была неминуема.
Никодим и Савва Петрович начали было хлопотать, желая отвезти тело Пал Палыча в город. Но зная больничные порядки, я сказал им, что тело выдадут только родным и надо оформить соответствующие документы.
— Дети у него есть? — спросил я.
— А как же! Четверо сыновей и три дочери. Мы им отцовскую долю полностью выделим, вы не беспокойтесь. Всю сполна, со всех выкопанных корней. Тем более такое дело, — Савва Петрович сокрушенно покачал головой без единого седого волоса.
— Я не беспокоюсь.
Мы сели на попутку и отправились. Корни, чтоб не намокли случаем, Никодим взял с собой в кабину. Я и Савва Петрович устроились в кузове.
Светило солнце, но дорога, раскисший проселок, еще не просохла, и вездеход тащился с трудом.
Об авторе
Коротеев Николай Иванович, член Союза журналистов СССР. Родился в 1927 году в Калинине. По образованию медик. В 1956 году защитил диплом в Литературном институте имени А. М. Горького. Печататься начал в 1949 году. Работал в газете «Комсомольская правда», журналах «Вокруг света» и «Искатель». Основная тема творчества — человек и природа. Написал несколько приключенческих повестей — «Выстрел в тайге», «Огненная западня», «Быль о якутских алмазах». Автор интересуется и военной темой — повести «Испания в сердце моем», «Когда в беде по грудь» и другие. В альманахе публикуется впервые. Работает над приключенческой повестью о нефтяниках.
Николай Димчевский
ТАНЕЦ АНИТРЫ
Рассказ
Рис. В. Белова
В этом заснеженном мире кабина словно капля тепла, пропахшего соляркой и табаком. Иногда я мысленно взлетаю в белесое поднебесье, повисаю в обжигающем морозе и вижу черную крупинку трактора, нацепленную на серую нитку следа. А нитка вытягивается из-за горизонта, и не видать ее начала. Среди низких таежных сопок, рядом с пустынным руслом реки так она тонка: дунь — порвется. Не верится, что можно протянуть ее по этой мертвой бесконечности…
И я опускаюсь обратно к скорлупке кабины, отгородившей меня от просторов жестокого холода.
Работает двигатель. Я засыпаю и просыпаюсь под его урчание, вдыхая его тепло. Который день его не выключаю. И нельзя выключать — замерзнешь. А если не замерзнешь, то утром сколько возни. За ночь так проморозит, так схватит и просквозит металл, что сталь делается хрупкой и детали могут полететь разом. Конечно, научился я и промерзший двигатель пускать. На санях у меня разрезанная пополам железная бочка. Нальешь в нее солярки, поставишь между гусеницами на снег и подожжешь, а сверху на капот бросишь брезент. Лишь так и можно отогреть заледенелое сердце машины.
