Вот человек выбежал на открытое пространство поляны — это оказался мужчина лет сорока с черной кустистой бородой, одетый в серую рваную рубаху и темные штаны. Он затравленно оглядывался по сторонам, вслушиваясь во все нарастающий за спиной шум.
Его кто-то упрямо и целенаправленно преследовал.
Но силы были почти на исходе. Беглец остановился, облокотившись рукой о ствол дерева, переводя дух от долгого бега по пересеченной местности. Он крепко прижимал что-то к своей широкой груди — странный сверток, словно скатку небольших одеял. И он был живой — одеяла зашевелились и чуть слышный тонкий зевок раздался из недр их. Как оказалось, мужчина нес ребенка, еще совсем малыша. Он что-то ласково прошептал ему, улыбаясь, и прикрыв краем ткани, продолжил путь. А за спиной гомон разделился на отдельные звуки, превратившиеся в громкие крики и ругань. Преследователи нагоняли беглеца медленно, но неумолимо. И он знал лишь одно место, где сможет найти убежище и стремился к нему с надеждой обреченного. Там на краю леса, на берегу мелководной горной реки высится древний храм, обитель его бога, и там он попытается найти спасение, пусть не для себя, так хоть для сына.
Вот и подлесок, старые деревья остались позади, их сменили молоденькие ели и сосенки; еще несколько витков звериной тропы и человек выбрался из леса, не переставая оглядываться, но не остановился, а продолжил путь. Впереди возвышался храм. Величественное, сложенное в незапамятные времена из больших каменных блоков здание занимало собой почти пол небосвода, черной тенью нависая над мрачным лесом. Формой оно напоминало пирамиду, царапающую острым конусом вершины темные небеса. Почти триста истертых временем и непогодой ступеней из серого камня, покрытых растениями и мхом, вели к небольшой площадке наверху, где раньше облаченные в шкуры жрецы проводили свои ритуалы и встречали солнце и луну, приносили жертвы и общались с богами. Где каждую ночь зажигали они огни, но теперь там царил лишь мрак. Теперь это место было обителью пустоты и печали. Безжалостное время почти ничего не оставило от былого величия. Но даже сейчас, даже через столько веков боли, кровавых убийств и разрушений — эти руины были обителью бога, его священным местом. И мужчина, надеясь на его милость, начал свое восхождение. Он торопился, часто спотыкался и оскальзывался, разбив в кровь об острые углы плит свои колени, но упрямо шел к своей цели.
И вот он наверху. Справа и слева стоят две большие черные чаши-жаровни — много лет они уже не чувствовали тепла огня и света, и теперь в них лишь собиралась дождевая вода, покрываясь тиной и мхом. Своеобразный парапет без бортиков и бордюров окружает главную ступень храма — небольшое помещение с конусообразной крышей, украшенное плитами из серого песчаника с вырезанными на них древними письменами. Сейчас уже никто не ведает их смысл, мертвый язык изначального племени навечно застыл в камне, и время неумолимо и безжалостно уничтожает его.
