Возникло неловкое молчание, каждый думал об одном и том же. По всему выходило, что лётчик становился для нас обузой. Но и бросать его было бы самым настоящим предательством.
- Вот что, - вздохнул Сивцев, переводя взгляд с меня на майора и обратно. - Вы это, товарищи... Выполняйте задание. Велено доставить человека в Москву - вот и чешите на восток. А я уж как-нибудь...
- Нет, так дело не пойдёт, - взял я инициативу в свои руки. - Вас мы не бросим. Сделаем костыли и доберёмся все втроём до ближайшего населённого пункта. А там уж, даст Бог, попадутся добрые люди, приютят, пока кость не срастётся.
- А что, хорошая идея, - как показалось, с облегчением поддержал меня Медынцев. - Здесь же остались наши, советские люди, временно оказавшиеся в оккупации, неужто не помогут?!
Я не стал озвучивать вслух свои опасения насчёт так называемых советских людей на Западной Украине, многие из которых с удовольствием убивали стариков, женщин и детей, имевших несчастье быть другой, 'неправильной' национальности, прежде всего поляков, евреев и русских. Не стал говорить, как в той же Галиции местное население с цветами встречало войска Вермахта, несших им якобы освобождение от коммунистов и жидов, между которыми почему-то проводился знак равенства. Придёт время - сами всё узнают. Либо уже что-то знают, но считают за лучшее делать вид, что в семье не без урода. Только вот таких 'уродов' на Украине, особенно Западной, едва ли не через одного.
Хотя в глубине души я, может быть, и понимал того же Бандеру, ратующего за свободную Украину. Родись я хохлом, тоже, быть может, возжелал бы жить в независимом государстве. Вот только дорогу к своей цели Степан Андреевич выбрал слишком уж экстремальную, не гнушаясь террором, убийствами, и даже сотрудничеством с немецкими оккупантами, а это уже не лезло ни в какие ворота. Если доведётся встретиться со Сталиным, обязательно подскажу ему, чтобы выжигал на Украине национализм калёным железом, не цацкался с ними, а отвечал террором на террор. Если, конечно, встретимся, потому как не факт, что генсек найдёт для меня в этот раз время, да ещё и какой-то прямо-таки злой рок каждый раз мешает нашей встрече. Первый раз из Одессы уже почти уехал в Москву - повязали. Второй раз сам из лагеря сбежал, не дожидаясь, пока околею в холодном карцере. Теперь вот самолёт даже до линии фронта не долетел, и ещё не факт, что нам удастся её пересечь в целости и невредимости. Так что наше свидание со Сталиным казалось мне уже каким-то несбыточным мороком, как и встреча с Варей, которую я не видел - страшно подумать - целых пять лет. Девушке уже считай тридцатник, и если до сих пор она хранит мне верность - ей впору ставить при жизни памятник.
