— Значит, я забыл запереть дверь, — сказал Тулубьев. — Чем обязан, молодой человек?
— Я живу над вами, — сообщил мальчик, доверительно склонив голову набок. — Сережа, — добавил он. — Я много раз хотел прийти…
— А-а! — неопределенно протянул Тулубьев. — Значит, ты их этих — новых наших соседей? Ты, очевидно, ошибся дверью, тебе нужен кто-то другой.
— Нет, нет, Родион Афанасьевич! — возразил мальчик, и в глазах у него пробился горячий блеск. — Я к вам! Прочитал вашу книгу «Идущий следом»… хотел спросить… Я не ошибся, вы добрый, вы все знаете… Пожалуйста, не прогоняйте меня!
— Ага, — догадался Тулубьев, — значит, тебе понравился Рыжик?
— Да! — обрадовался мальчик. — Сегодня нет, вчера ночью опять приходил. Сел рядом, высунул язык и дышит.… А потом лизнул ладонь и смотрит, я знаю, он сказать хотел: ничего не бойся.
— Погоди, погоди, — попросил Тулубьев чувствуя, что в его мир вламывается что-то ненужное; лишнее и не находя в себе сил сразу решительно его отсечь. — Погоди… Значит, ты Сережа? Слушай, у меня в глазах рябит. Ты хочешь выпить со мной чаю?
Мальчик обрадованно кивнул и вскоре уже осторожно держал в руках чашку с дымящимся чаем, дул на него и отхлебывал маленькими глотками, — в лице у него проступил лихорадочный румяней.
— К чаю у меня ничего нет, — сказал Тулубьев. — Ты уж прости, но я ведь тебя не ждал. А твои родители знают, что ты здесь?
Пристально и спокойно взглянув, Сережа промолчал — вопрос был ему явно неприятен, и в уголках губ мелькнуло недетское отчуждение.
— Нет, — ответил он не сразу, взглянув исподлобья. — Да им все равно, правда, правда…
Он оборвал, осторожно, без стука, поставил чашку, осторожно отодвинул ее подальше от края стола. Тулубьев чувствовал, что его странный, непрошеный гость в чем-то совершенно не походил на мальчишек своего возраста, в нем все время шла напряженная внутренняя работа; и тут Тулубьев подумал, что за этим странным; взрослым не по голам ребенком стоит что-то больное, и от этого ему сделалось неуютно и зябко. Он налил себе еще чаю, из-под бровей взглянул на Сережу, что-то проворчал себе под нос — его не устраивало даже поверхностное, мимолетное общение с верхними соседями, нахватавшими свои миллиарды и теперь считавшими себя владыками всего сущею, но нельзя было срывать свое раздражение
на мальчугане, явно отмеченном какой-то болезненной тенью, так доверчиво и простодушно потянувшемся к нему, нельзя спугнуть душу ребенка, даже если тебе самому тяжко и неуютно в жизни. Их глаза встретились, и оба улыбнулись — Сережа открыто и широко, а Тулубьев неуверенно, с трудом преодолевая желание положить ладонь на голову мальчугана и ощутить его шелковистые мягкие волосы:
