– Какой адрес?
– Адрес кладбища, где лежат кости, до которых ты добираешься. Войдешь в боковую калитку, спросишь любого из могильщиков…
– Гнусный негодяй! – вскричал я. – Это моя каюта. Я ее оплатил и намерен владеть ею единолично. Понял?
В ответ призрак захлопал в ладоши и, наклонившись ко мне, проговорил театральным шепотом:
– Браво! Браво! Ты великолепен. Мог бы и Лира сыграть. А повтори-ка, что ты сказал в конце!
Его невозмутимость меня взбесила, я потерял голову. Схватив бутылку с водой, я с размаху швырнул ее в призрака. Бутылка пролетела насквозь и разбила зеркало над столиком с умывальными принадлежностями. Осколки с оглушительным звоном полетели на пол, дверь каюты распахнулась – на пороге показался капитан в сопровождении стюарда и врача.
– Что тут делается? – спросил меня капитан.
– Я оплатил свой единоличный проезд в этой каюте, – ответил я, дрожа от ярости, – и возражаю против присутствия постороннего. – Я указал на незваного гостя.
– Какого такого постороннего? – удивился капитан, глядя туда, где непристойно скалилась призрачная особь.
– Какого постороннего? – возмутился я, от волнения забыв об истинном положении дел. – Да вот этой… этого… зовите как знаете. Расположился здесь и уже минут двадцать поливает меня бранью, и я, черт возьми, не намерен это терпеть!
– Случай ясный. – Капитан со вздохом повернулся к врачу. – Есть у вас смирительная рубашка?
– Спасибо, капитан, – сказал я, немного успокаиваясь. – Смирительная рубашка – это бы хорошо, но толку от нее не будет. Как видите, он нематериален. Он лежит на кладбище Кенсал-Грин, так что смирительная рубашка нам не помощник.
Тут доктор выступил вперед и осторожно подхватил меня за руку.
– Разденьтесь, – сказал он, – и прилягте. Вам нужен покой.
– Мне? – Я все еще не понимал, в какой нахожусь ситуации. – Ничего подобного. Я об одном прошу: выставите его.
– Снимайте одежду и ложитесь, – командным тоном повторил доктор. Повернувшись к капитану, он попросил отрядить себе в помощь двоих матросов. – Он так просто не дастся, – добавил доктор шепотом. – Окончательно тронулся.
Мне трудно – собственно, невмочь – описывать в подробностях жуткую сцену, которая за этим последовала. Достаточно сказать, что доктор настаивал на требовании раздеться и лечь в постель, а я, сознавая свою правоту, отказывался подчиниться, пока стюард и двое здоровенных матросов, которых капитан призвал на помощь, насильно меня не раздели и не уложили, привязанного, на нижнюю койку. Кипя от гнева, я высказал прямо и недвусмысленно все, что об этом думал. Кошмар да и только: меня, здравомыслящего, полного сил, любящего гулять по палубе и наслаждаться жизнью, в жаркий день, ни за что ни про что, привязали к койке в трюме, а причиной всему этот гаденыш, этот призрачный кокни! Я излил свои чувства без обиняков.
