Но среди бела дня да в такую хорошую погоду дедушке Руси кажется, что плохого ничего случиться не может. Неправдой представляется ему и то, что он видел в замочную скважину. Может, просто привиделось! И хотя он словно прирос к своей скамеечке, однако встал, подошел к мастерской Милуша. Захотелось поглядеть, проверить.
Дедушка Руси заглянул в маленькое окошко. Милуш работал, нагнувшись над колодкой. Перед ним стояла старуха.
— Уж ты сделай, Милуш, как я говорю, — промолвила она со слезами в голосе. — Да хорошенько, попрочнее. И больно не запрашивай…
Тут вошла молодица с такими румяными пухлыми щеками, что, кажется, вот-вот лопнут, и тонкими, как пиявки, бровями. Положив перед Милушем щегольские черные ботинки на бронзовых каблуках, она затараторила:
— Возьми, Милуш, почини, пожалуйста, поскорей. Мне очень нужно. Только послушай, Милуш, ты хорошенько сделай, чтобы крепко было. Да много с меня не спрашивай!
Дедушка Руси засмеялся. У старухи тоже глаза весело заблестели. Молодка покраснела, как пион, осмотрела себя, потрогала платок на голове, потрогала платье и так и не поняла, почему смеются.
— И ты просишь с тебя поменьше брать? — уже без шуток, сердито сказал дедушка Руси. — Ну, она, скажем, правда бедная. А ты? У свекра денег куры не клюют, золотые ковшами черпает.
— Скажи, сколько, Милуш, а то некогда, — промолвила молодка обиженно.
Милуш поднял голову. Рубаха расстегнута, грудь широкая, колесом, шея — будто ствол дуба. Лицом бледноват и веснушчат, русые усики кверху закручены, а глаза добрые. Синие, с черными точками, которые смеются. Такие же глаза, как у дедушки Руси.
Милуш берет ботинки, осматривает их сверху, снизу и говорит:
— Не накинете малость? Ну, ладно, пускай так. Сделаю.
И улыбается. Улыбкой, которая надежней всяких обещаний. Женщины это знают и больше не торгуются. Молодка убегает, мчится по солнцу через улицу. Охая и вздыхая, уходит старуха. Идет к своей скамейке и дедушка Руси. «За деньгами не гонится, — думает он. — Только о том думает, как бы каждому лучше сделать».
Прошло еще два-три дня. Милуш работал. Напротив был дощатый забор и возле него — яблоня. Там часто появлялась дочка соседей Люца, глядела оттуда на мастерскую. Вечером Милуш подходил к забору и, стоя под ветвями яблони, разговаривал с Люцей. Черным и еще более высоким казался тополь, и сквозь ветви его сиял, как золото, месяц. Дедушка Руси сидел на своей скамейке, делая вид, будто ничего не замечает, но в эти минуты его одолевали самые тяжелые мысли.
