В больших выразительных глазах мелькнуло необъяснимое выражение – да, он точно заметил, как они вспыхнули, и выражение их стало растерянным. Затем, вместо того чтобы соблазнительно изогнуться, пытаясь представить себя в выгодном свете, Кэтрин расправила узкие плечи и протянула ему руку.
– Рада с вами познакомиться, – произнесла она бодрым голосом с выраженным английским акцентом.
Слова посыпались на него осколками льда, но им не удалось затушить бушующий внутри пожар. Лука пожал руку, хотя знал, что совершает ошибку.
Так и случилось. Опасения оправдались.
Тонкая ладошка выскользнула из его руки, поражая гладкостью кожи, это прикосновение взволновало его больше, чем самая изощренная ласка.
Он был просто обязан скорее убрать руку, разорвать контакт, но вместо этого сжал ее сильнее, будто хотел отчетливее ощутить тепло, услышать удары сердца. Губы Кэтрин разомкнулись, глаза смотрели так, будто она ощутила то же самое.
Лука напомнил себе, заставив встряхнуться, что не имеет права на такие чувства, ведь стоящая перед ним женщина не просто не свободна. Все гораздо хуже.
– И я рад, дорогая мачеха, – сказал он неожиданно низким голосом. Полыхавший внутри огонь сдавливал грудную клетку и мешал не только говорить, но и дышать. Кэтрин отшатнулась. Теперь он никогда не узнает, стали ли причиной его агрессивное выражение лица или поразившие ее чувства, которые она, как и он, пыталась скрыть. – Добро пожаловать в семью.
И вот годы спустя он вновь стоит у дверей той же библиотеки и разглядывает женщину в простом черном платье, невероятным образом сделавшем ее прекраснее.
На бледном лице нет следов макияжа, кажется, с него сошли и все природные краски, волосы убраны назад, заплаканные глаза окутала густая бахрома слипшихся ресниц. Можно подумать, она действительно оплакивает покойного мужа, которого использовала для достижения своих грязных целей. Определенно она заранее все продумала и составила план, как проникнуть в офис Луки против его воли.
Ярость цепкими когтями вонзилась в душу. Изнутри его охватывало то, что было намного сильнее ее, нечто темное и мрачное, что он предпочитал держать очень глубоко, – знакомое чувство ненависти к самому себе.
– Хватит вам, Кэтрин, – произнес он, и звуки разлетелись в этом большом, заполненном книгами помещении. – Старик испустил дух, журналисты разошлись по домам. Для кого весь этот спектакль?
