Разбираем свое снаряжение, готовим вьюки. В это время из густых сумерек выплывают и приближаются к нам две фигуры. Угадываем неторопливого в движениях, рассудительного и спокойного парторга капитана Гончарова и живого, несколько интеллигентного в поведении младшего лейтенанта Резникова — комсорга нашего батальона.
Гончарова окружают тесным кругом.
— Федор Панасович!
— Федор Панасович! — наперебой звучат разные голоса…
Он чуть ли не единственный в батальоне офицер, к которому вот так запросто, по-гражданскому обращаются люди разных рангов. И лишь изредка можно услышать официальное:
— Товарищ капитан!..
Комсорг Резников, обменявшись для порядка несколькими фразами со всеми, отзывает в сторону нас, комсомолию. Спрашивает, очень ли устали на марше, как чувствуем себя, приносил ли Лелюк почту, просматривали ли мы свежие газеты.
— Ну, а настроение?
— Бодрое, — отвечаем, — как всегда!
— Мне нравится, что дух у вас боевой, — хвалит нас.
— Дух махорочный, — бросил Губа, — чеснока не ели…
Мы прикусываем губы.
— Товарищ Губа, здесь ваши шутки ни к чему, — делает замечание стеснительный сержант Казанцев. И хоть не видно его лица, догадываемся, что сержант смутился.
Командир роты приказывает отправляться в путь.
Идем, растягиваясь в длинную цепь.
Резников какое-то время идет рядом с комсоргом роты, о чем-то переговариваются. Потом подходит ко мне. Расспрашивает о том о сем и как-то между прочим:
— А ты, Стародуб, почему не написал заявление в партию? Ведь сегодня, перед боем, многие товарищи подали заявления.
Я не ожидал такого разговора.
— Видите, — говорю, — товарищ комсорг, подают заявления те, кто, наверное, чувствует себя готовым носить такое высокое звание, кто и в делах, и в мыслях — впереди.
— Ты же еще до Челябинска понюхал пороха, имеешь ранение и снова в шеренгах добровольцев идешь в бой.
— Чтобы стать коммунистом, этого, наверное, мало…
— Когда человек идет в бой за родную землю, он готов голову положить за великие идеи Ленина. Именно на таких и опирается наша партия.
— Я не к тому говорю, я говорю, что воевать — это еще не все.
Думалось, что, только перевалим за холм, который за селом, сразу же попадем на передовую. Но идем и идем каким-то полем — бурьян почти до пояса. Как черти забрызгались грязью, в сапогах чавкает. Командир роты приказал продвигаться расчетами на расстояние тридцати и больше метров один от другого. Чтобы не попала вся рота под случайный снаряд.
Дождь уже утих. На небе между тучами выступают звезды. Вижу Чумацкий Шлях, в котором как бы отражается наша дорога. Где-то правее от нас и левее, правда далековато, гремят одинокие взрывы. Наверное, мы продвигаемся в глубокий, но узкий выступ нашей линии фронта.
