— А!.. Переберите своих поклонников. Прошлых и настоящих. Мальчишка к вам в дом пришел, а не ко мне.
— Перебрала, всю жизнь пересмотрела: никакой связи. Во-первых, никогда не слышала про человека Алик Воронов. Во-вторых, мои поклонники, как вы говорите… их было четверо…
— Сколько?
— Четверо.
— Дюже мало к тридцати годам и к такой… м-м… женственности, — Мирон засвистел.
— Четверо, — холодно повторила Катя. — И ни один из них не был женат.
— Однако!.. На снежную королеву вы не похожи, отнюдь! — Мирон продолжал скептически посвистывать. Но тут наступил час Дуни.
Вечером она зашла к Адашевым передохнуть в общении не криминальном, слава Богу, а душевно-интеллектуальном, если можно так выразиться: самым отвлеченным и возвышенным понятиям Ксения Дмитриевна умела сообщить нервность и страстность; сын с ласковой иронией подавал реплики, подыгрывая тонко и точно; Катя отдыхала… точнее, пыталась отвлечься, со страхом чувствуя, как вместе с нею в детский уголок с трепещущими огненными змейками вторгается атмосфера убийства. И Ксения Дмитриевна сильно сдала — сердце, — хотя она ровесница папы, всего шестьдесят три, но он-то умер…
— О чем задумалась, Катюш? — спросила старая дама, разливая чай из серебристого самовара.
— О папе, — неловко ответила Катя.
— И я о нем часто думаю, — живо подхватила Ксения Дмитриевна. — Особенно в последнее время. Приходят, дети, времена последние.
— Не драматизируй! — прервал Вадим с беспокойством.
— Да я не о себе, не волнуйся… просто такое мироощущение.
— У каждого свой срок, мама. Как бы Павел Федорович ни мучился, скончался он от астмы.
— Да, разумеется, ему же делали вскрытие. Он в лучшем мире, я уверена. А наши с ним разговоры — это, как ты любишь, Дима, говорить, эстетство.
Катя опять чуть не начала: «Человек не имеет права распоряжаться…». Господи, я одержима!» Ксения Дмитриевна, словно подслушав, по какой-то странной ассоциации вспомнила задумчиво:
— Этот мальчик… как он любил отца! Человек на все пойдет ради любви. Да что человек! Вспомните Патриция.
Сенбернар Патриций принадлежал Адашевым, но Вадим, готовя сюрприз на день рождения матери, какое-то время держал щенка у соседей. Обе семьи души не чаяли в пушистом красавце; и пес не смог пережить истинного своего, как он считал, хозяина — Павла Федоровича. «Теперь он в тех садах за огненной рекой, где с воробьем Катулл и с ласточкой Державин», — любил цитировать Вадим, но сейчас он с тревогой наблюдал за матерью. Катя же просто оцепенела от ужаса, природу которого определить и не пыталась.
