— Какое дело?
— Уголовное. Вы ж про отца Глеба спрашиваете?
— Ага, вы его знали!
— Не докажете.
— Тогда откуда вам известна фамилия?
— Дуняша поведала.
— Обо всем?
— О чем — «обо всем»?
— Ну, что она была в невменяемом состоянии.
— В каком?.. Да у нее нервы покрепче ваших, excuse me. И моих. Эту девочку вполне можно запускать в «мир джунглей» — не пропадет.
— Не забивали б вы ей голову…
— Скучно, Екатерина Павловна.
— Вам скучно?
— Вам. Убийство возбуждает, правда? Но если я рискну дать совет…
— Осмельтесь.
— Не надо, Катюша. Не-на-до.
— Вы меня запугиваете?
— Констатирую. Если это суицид…
— О, какое словечко!
— По-русски я на все способен. Если самоубийство… а уверен: «мальчик резвый, кудрявый, влюбленный…»
— В вашу Дуню?
— Вообще-то, Екатерина Павловна, он был сосредоточен на вас, тут у меня чутье.
— И из-за меня он покончил с собой.
— Вы же заняты?
— Кем?
— Не осведомлен. Но чую вокруг вас некое биополе, — Мирон вдруг подмигнул. — Вы меня понимаете. Так вот, если самоубийство — тут уж воля рока, генетика, так сказать, словом, скучно. А если убийство — вы рискуете, и очень.
— Мирон Ильич, у вас есть алиби с девяти до десяти вечера прошлой пятницы?
— Значит, не сдаетесь?
— Нет.
— Восхищаюсь и сожалею. Алиби нет, не подготовил.
— Вы слышали, как Глеб звал Дуню на дачу, когда они танцевали?
— Нет.
— Между тем вы наблюдали за ними и прислушивались, я помню.
— Ну и что?
— А то, что вы на нее обиделись: молча отвезли домой и укатили.
— Не обиделся, а задумался… «Все миновало, молодость прошла». Приехал домой, еще добавил…
— А что вы все на колесах? Живем рядом.
— А это чтоб было удобней в Герасимово рвануть. И навести тень на плетень.
— И чтоб попугайчики запели, да?
Мирон поглядел на нее с некоторой опаской.
— Вы пили дома в одиночестве?
— Я вообще одинокий философ.
— Чего так-то? Обожглись в молодости?
— То есть?
— Ну, какое-то очень сильное чувство, которое мешает…
— Ага, Алик помешал, и я его отравил. Вы ж к этому подкрадываетесь? А я вам вот что скажу: начните с себя.
Зазвонил телефон.
— Это Виктор Аркадьевич. С Машей переговорил. Она интересуется, зачем вам к Вороновым.
— Я хотела бы взять фотографию матери Глеба, разумеется, в вашем присутствии. Ну, и ключ от дачи.
— Понимаю. Милости просим. Диктую адрес… записали?.. Так когда?
— Скажем, в субботу к двенадцати.
— Договорились. Всех благ.
— До завтра, — Катя положила трубку. — Что значит «начните с себя»?
Мирон поглядел с недоумением.
— Вы сказали «начните с себя».
