– Это вы? Так как вы пришли сюда, то, конечно, позволите мне выйти из этой клетки, где просто задыхаешься от пыли и жары!
Мистер Слогуд хотел сказать что-то в ответ, но майор предупредил его.
– Милый молодой друг мой, – сказал он торопливо, – с вами здесь обращаются чрезвычайно дурно.
«Милый молодой друг» вскочил проворно с места. Его бледное, болезненное лицо немного оживилось.
– Наконец-то вы явились! – воскликнул с явной радостью молодой человек. – Мне уже опротивело сидеть в этой тюрьме!.. Мне страшно опостылели и все эти уловки, и вся эта таинственность… Кто я или что я? Что за разница между мной и другими людьми?
Щеки его покрылись болезненным румянцем, зрачки расширились, и бледные, тонкие губы нервно подергивались. Майор Варней смотрел на него улыбаясь и думал про себя: «Соломон – человек глубоко проницательный… Альфред Соломон – великий человек!»
– Ну что же? – продолжал юноша. – Неужели вы не можете объяснить, наконец, кто я и что скрывается под этой таинственностью?
– Садитесь, милый мой! – сказал мягко майор.
Молодой человек уселся рядом с ним. Мистер Слогуд, стоявший неподвижно на месте, смотрел на них, по-видимому, с полным недоумением.
– Вы спрашиваете меня, – начал майор Варней, взяв дружелюбно руки молодого затворника, – вы спрашиваете, кто вы, что вы и что все это значит? Милое дитя, эти вопросы чрезвычайно важны, и я еще не в состоянии ответить вам на них. Но ведь я всеми силами добиваюсь возможности скорее удовлетворить ваше любопытство. Солнце блеснет не скоро, но заря занимается! Да, молодой мой друг, мне действительно кажется, что она занимается!
– К черту вашу зарю, – проговорил с досадой молодой человек. – Зачем вы не даете мне прямого объяснения? Почему не хотят ответить мне решительно на все вопросы?… Если я спрошу этого, – продолжал он, указывая на мистера Слогуда, – да, если я спрошу его, о чем бы только ни было, что я тогда узнаю?… К чему играть словами, к чему ваши увертки, к чему мистификация? Когда мне иной раз вздумается спросить у этого жида, который является к нам довольно часто (а я люблю его; это хороший малый), то и он отвечает точно так же уклончиво. Вы все сговорились держать меня во мраке полнейшего неведения… Все! – повторил он с бешенством.
Майор нежно поглаживал его бледную руку.
– Исключая меня, исключая меня, дорогое дитя, – успокаивал он, – я никогда не принимал участия ни в каком заговоре. Разве это возможно? Если не ошибаюсь, мы напали на след прямого заговорщика, и я употреблю зависящие средства, чтобы уличить его.
